другие экземпляры этой книги. Ты можешь найти упоминание о ней в «Путешествиях».
Мария заглянула в словарь:
Куинба, сущ., ж., женщина.
Куинбус, сущ., м., мужчина.
Ранфу-Ло, сущ., м., только мн. ч., штаны.
Рельдресан, сущ., ср., секретарь…
– По словарю язык не больно выучишь.
– Это все, чем мы располагаем. В конце есть несколько обиходных фраз.
Услышав это, Мария присела рядом с Профессором, и пока он бормотал чтото насчет Солина, она бормотала: «приличествующие Способы Обращения». Она с удивлением обнаружила, что содержавшиеся в книге фразы, не принадлежали к привычным разновидностям вроде «Есть ли у вас сыр?» или «Находится ли моя тетя у парикмахера?», или «Пожалуйста, передайте мою ручку зеленщику» и так далее, – но касались таких материй, как «Не соблаговолите ли распорядиться, чтобы мне подали Чашечку Кофе?» или «Вот Незадача! Я отломил Крышку моей Табакерки», или «А что, Джентльмены, не составить ли нам Партию в Ломбер?» или «Мадам, Портшез подан».
Глава VI
Мигрень у мисс Браун прошла, но сама она от этого лучше не стала – стала хуже. Она ядовито проэкзаменовала Марию по алгебре, подвергла Стряпуху перекрестному допросу и даже отправила Профессору, состоявшему у нее на подозрении, резкую записку с требованием, чтобы он не вмешивался в образование ее «маленькой питомицы». И все из-за счастливого вида Марии, заставлявшего гувернантку подозревать ее в совершении неких неблаговидных поступков. Гувернантка поделилась своими опасениями с викарием, и тот признал, что она стоит на истинно христианских позициях, однако по счастью, ни она, ни викарий не смогли обнаружить чеголибо, за что Марию можно было бы наказать.
Остаток недели целиком заполнили задачники, нагоняи и выволочки, и линейка мисс Браун выстреливала вперед, будто жабий язык, уловляющий муху. Она изобрела также несколько новых пыток. Одна состояла в том, что каждый день после полудня Марии надлежало проводить по два часа в постели при полуспущенных шторах и без какого бы то ни было чтения, – для пользы здоровья. Это называлось «отдохнуть». Другая – в том, что стоило мисс Браун объявить траву сырой, а делала она это неукоснительно, как Марии приходилось напяливать здоровенные футбольные бутсы, купленные викарием уже ношенными на дешевой благотворительной распродаже. Бутсы были Марии велики, она чувствовала себя в них смешной, и когда по воскресеньям приходилось надевать их в церковь, она всякий раз испытывала желание, чтобы земля разверзлась и поглотила ее. Мисс Браун знала, насколько дети консервативны в отношении одежды, до чего они боятся выглядеть не такими, как все, – вот она и изобрела эту пытку, искусно использующую стеснительность Марии. Мария же, ковыляя по церковному проходу, чувствовала, что мальчишки-хористы считают ее слишком бедной, чтобы купить порядочную обувь, – и об этом мисс Браун знала тоже.
Земляники к чаю больше не подавали.
И все равно Мария совершенно не чувствовала себя несчастной. У нее была теперь собственная тайная жизнь, она размышляла о том, как ей завоевать доверие лиллипутов, а по ночам часами читала под одеялом, освещая книгу электрическим фонариком Стряпухи. Профессор любезно ссудил ей первое издание «Путешествий Гулливера» вместе со словарем, и Мария учила язык. Лицо ее приобрело отсутствующее выражение, выражение внутреннего довольства, доводившее гувернантку до исступления. В понедельник между ними разыгрался скандал на тему о Неблагодарности, в ходе которого мисс Браун сообщила Марии, что детская неблагодарность жалит злее укуса змей, и в итоге слегла с очередной мигренью – раньше, чем ожидалось.
На следующее утро Мария помчалась к озеру. По пути она заскочила в домик Профессора, – забрать кое-что, купленное им для нее по секретному соглашению, достигнутому при посредничестве Стряпухи.
Колючие заросли в том месте, где она уже проходила, снова переплелись, пришлось опять пробиваться, и скоро Мария с ухающим сердцем уже стояла в самом центре пустой беседки.
– Глоног, – произнесла она, украдкой справившись с клочком бумаги, хоть и твердила эту фразу с ночи, – люмоз Кельмин пессо мес?
Мария повторила это три раза, громко и неуверенно, надеясь, что фраза построена верно. (Предположительно она означала: «Прошу вас, не дадите ли вы клятву сохранять со мной мир?»)
Почти без промедления сквозь дверцу в одной из колонн вытолкнули человечка в ветхой одежде. Вид у него был решительный и взволнованный – такой, словно он не сомневался, что ему предстоит умереть за свою страну.
– Глоног, – выкрикнул человечек пронзительно и тонко, как крикнула бы и ты, доведись тебе приветствовать существо, в тричетыре раза превосходящее высотою твой дом, – адвантоз!
Мария торопливо вытащила позаимствованный у Профессора словарь и начала было искать «глоног», но сообразила, что уже произнесла это слово сама. Ну что же, подумала она, если он начинает с «прошу вас», значит все не так уж и плохо. И Мария принялась отыскивать «адвантоз», и очень скоро отыскала: «Адвантинтимми, гл. неправильн., непереходн., Уходить, Убираться, Устраняться».
– Ах ты мерзкий поросенок, – закричала она. – С какой стати я должна убираться с моего собственного острова?
Человечек побледнел, но ответил ей твердо и на хорошем английском:
– Сей Остров принадлежал нам, Мадам, Ваша Честь, Мисс, на Протяжении без малого тридцати сотен Лун.
– Меня не интересует, принадлежал он вам или нет. Этот остров построил мой предок, Первый Герцог. Так говорилось в книге из библиотеки, которую теперь продали.
– Действительно, – сказал человечек, лицо которого на полсекунды приобрело заинтересованное выражение (это был полноватый мужчина средних лет, и одень его поприличнее, он мог бы сойти за адвоката или члена парламента). – Происхождение столь огромного Сооружения давно уже составляло для наших Мудрецов Предмет глубоких Размышлений.
