Король почувствовал, что женины пальцы все сильнее сдавливают ему ладонь, и взглянул на Морфию. Та неотрывно смотрела на него, и приподнятая бровь придавала ее лицу выражение, ставшее столь хорошо знакомым Балдуину за долгие годы семейной жизни. Оно яснее всяких слов призывало продолжить расспросы.
Король гулко откашлялся и обернулся к де Пайену:
— Роскошным… — повторил он. — Боюсь, я не совсем улавливаю суть сказанного, сир Гуг, поэтому предлагаю вам еще раз все взвесить и объяснить мне наконец, что вы имели в виду. Вас это не затруднит?
— Отнюдь, мессир.
Де Пайен действительно ненадолго смолк, видимо собираясь с мыслями, и лишь затем начал говорить:
— Мы лишь недавно стали монахами, мессир. По сути, мы — новички, и наш единственный наставник — архиепископ де Пикиньи… Мы прожили жизнь… далекую от совершенства, во всех смыслах, и начисто лишенную многих христианских добродетелей. Поэтому часть нашей братии — как вы знаете, нас всего семь, но скоро к нам присоединится восьмой — так вот, часть нашей братии считает, что следует прилагать больше рвения на пути к просветлению и спасению. Они полагают, что наше нынешнее жилище в конюшнях слишком теплое… слишком удобное, что оно располагает к лени, праздности и нерадению к нашим обязанностям. Вот они-то и пытаются изменить положение.
— Еще более лишить себя удобств? — нахмурился король. — Ради святого имени Господа, скажите мне, дружище, как они хотят этого добиться? Если не ошибаюсь, пол в этих конюшнях — голый камень. Как они собираются сделать его еще тверже?
Гуг де Пайен красноречиво повел плечами, будто и сам не понимал, как это возможно, но тем не менее продолжил:
— Они представили на наше рассмотрение, мессир, воистину покаянный замысел. Он состоит в том, что братья, свободные от службы и иных обязанностей, должны посвятить все оставшееся время сооружению подземного монастыря, выкапывая его под конюшнями, в каменных пластах Храмовой горы.
— Как это понимать — «сооружению подземного монастыря»?
Королева поспешно подалась вперед и вмешалась в разговор:
— Мне кажется, супруг мой, если мне дозволено вставить слово, что сир Гуг подразумевает под этим выдолбленные в камне монашеские кельи. Я верно вас поняла, сир Гуг?
— Верно, сеньора, — вспыхнул де Пайен, — но, да позволится мне обратиться к вам с просьбой, называйте меня лучше братом Гугом, нежели сиром Гугом. В остальном же вы правы; единственно, я должен уточнить, что долбить мы будем пол, а не стены.
— То есть буравить скалу? — Король не мог оправиться от замешательства. — Ради святого имени Господа, зачем вам это?
— Как раз во имя святого имени Господа, мессир. Монахам пристало совершать подобные деяния. Долбя скалу вниз, мы увеличим затрачиваемые усилия, а значит, придадим дополнительный покаянный смысл нашим трудам, поскольку таким образом удалимся от удобств конюшни, где всегда тепло от присутствия лошадей и иного скота. Наверное, нам потребуется на это немало времени, возможно, не один год, но в конце концов мы рассчитываем выкопать большой колодец, ведущий к главной часовне, а уже от нее будут ответвляться проходы к кельям, которые монахи выроют себе сами.
— И вы искренне полагаете, что этот… поступок… это предприятие стоит усилий?
— Видите ли, — улыбнулся королевской чете де Пайен, — у нас появится достойное нашего служения занятие в свободное от дозора или молитвы время. Оно оградит нас от нерадивости и скуки.
— И чем вы собираетесь рыть ваш колодец?
— Не знаю, мессир, — покачал головой де Пайен. — Я ведь воин, а не горнодобытчик, но среди нас есть знающий человек. Он утверждает, что нам нужны зубила, молотки и щипцы, а также подъемники, канаты и тележки для вывоза породы. Вероятно, он уже все продумал как следует.
— А как вы сами считаете — эта идея годится для рассмотрения? Мне вроде бы показалось, что вы не совсем ее одобряете…
— О нет, мессир, отнюдь. Сама задумка в принципе видится мне замечательной. Но даже приступить к ней будет недешево, поэтому я лишь частично одобрил ее на нашем совете, хотя ценность ее для меня не представляет сомнений.
— А если вы наткнетесь на сокровища?
Де Пайену удалось сохранить невозмутимость.
— Сокровища, мессир? Простите, я не совсем вас понял. Мы будем прорубаться сквозь сплошной камень.
— Да, но не все же время. Во время раскопок вы можете обнаружить что угодно, вплоть до клада золотых монет или драгоценных камней. Такое бывает. Как вы поступите с находкой?
— Не знаю, мессир, — покачал головой рыцарь. — Я совсем об этом не думал.
— А я уже подумал, — рассмеялся Балдуин. — Запомните две истины: вы поклялись жить в бедности, а Иерусалим принадлежит мне. Значит, любое сокровище — будь то монеты, слитки или драгоценности — тоже мое. Часть его я по справедливости верну вам как плату за ваш труд. Вы согласны?
— Конечно, мессир король, с радостью, вот только…
— Прекрасно! Да будет так. Поговорите же с вашим знатоком и выясните, какие инструменты необходимы для раскопок. Я сам их закуплю и доставлю вам от имени королевы. Может, припомните о чем- нибудь еще?
— Нет, мессир. Более ни о чем — разве что о потребности горячо поблагодарить вас.
Король встал, все еще удерживая руку супруги в своей и тем самым понуждая Морфию подняться вслед за ним.
— На самом деле мы должны высказать вам нашу благодарность, брат Гуг, и заверить вас в дальнейшей взаимной дружбе. Если вам впоследствии что-либо потребуется, немедля дайте мне знать. — Балдуин вдруг задержался, зорко поглядев на де Пайена. — Что-то еще? У вас такой вид, будто вы вспомнили нечто важное.
— Нет, мессир, — заверил тот, — просто у меня мелькнула мысль о необходимости уединения… Если бы люди услышали удары молотков близ скалы, они наверняка захотели бы узнать, что там происходит. Но они ничего толком не расслышат, поскольку мы будем долбить камень внутри самих конюшен. Тем не менее у меня имеется и побочное соображение. Вам, я уверен, уже известно, что у нас есть помощники, которых мы зовем сержантами. В прошлом это либо наши слуги, либо вассалы, но теперь, когда мы стали монахами, они по-прежнему содействуют нам, хоть и в другом качестве. Они все бывшие воины, и без них нам невозможно было бы осуществить то, за что мы взялись.
Король слушал и кивал, а де Пайен тем временем заключил:
— Но они обычные миряне, а не монахи.
— Я не совсем понял. Что же с того?
— Ничего, мессир, но есть небольшая неувязка. Когда мы окончательно примем обет, им придется переместиться в отдельное жилище, поэтому я хотел бы испросить вашего согласия выстроить для них бараки за пределами конюшен.
Балдуин неопределенно хмыкнул и стряхнул воображаемую соринку с полы своей мантии.
— Я даю вам свое согласие — стройте все, что вам угодно. Что до любопытствующих, пусть думают что им заблагорассудится. Главное, что я сам знаю о ваших намерениях. Впрочем, вы правы, рассудив, что негоже давать пищу слухам, поэтому о нашем разговоре будем знать только мы четверо — ни слова о раскопках и ни малейшего намека на поиск сокровищ. — Тут он символически поднес палец к губам. — Молчание и осторожность, друзья мои, молчание и осторожность. А теперь прощайте.
Оба гостя встали и поклонились Балдуину в пояс, застыв в таком положении, пока не остались одни в зале. Тогда рыцари распрямили спины и покинули королевские покои.
— Что же это такое?! Что ты задумал?!
Де Пайен обернулся к другу, улыбаясь в ответ на его озлобление:
