Тем временем в такси, когда опасность так внезапно миновала, Бернадетта со слезами упала в объятия Уилла.
– Это было так… так… ужасно. Они собирались нас избить, да?
– Боюсь, что так, – отозвался Уилл.
Жестокость полиции не была для Бернадетты новостью, но он догадывался, что сегодня она возможно впервые столкнулась с версией полицейской жестокости конца девяностых. Он обнял ее покрепче.
– Куда едем, приятель? – спросил водитель.
– Черт, на Уэлл-стрит вернуться мы не можем, бобби, возможно, уже там.
Тут Уилла прервала Бернадетта:
– Розмари-гроув, возле Лондонских полей.
– Будет сделано. Надеюсь, вы не будете против, если я поеду в объезд, чтобы миновать вон ту потасовку. Если хотите знать мое мнение… – продолжал водитель, но потом, сообразив, что его мнения никто не спрашивал, просто переключил передачу и прибавил газу.
К тому времени, когда они прибыли на Розмари-гроув, Бернадетта уже взяла себя в руки.
– Выпьешь чаю?
– Конечно, – отозвался Уилл.
Вынув ключ, Бернадетта открыла входную дверь маленького стандартного домика, каких с десяток еще стояло вдоль улицы. Уилл последовал за ней внутрь.
– Спасибо, что спас меня, – сказала она, теперь несколько смущенно.
– Я едва не втравил тебя в еще большие неприятности, – признался Уилл. – Если бы не наша загадочная благодетельница, даже думать боюсь, что могло был случиться. – Он положил так и не отрытый конверт на стол, когда они проходили через кухню. – А что вообще ты там делала?
– Я ехала на однодневные курсы в Олдгейт, – объяснила Бернадетта. – И с верхнего этажа автобуса увидела толпу и транспаранты. Когда я поняла, что автобус все равно никуда не едет, я просто попросила водителя меня выпустить. Потом я присоединилась к протестующим. Наверное, это наш вчерашний разговор меня так зацепил. Я подумала, что пора мне снова постоять за то, во что я верю.
– Ты еще туда успеваешь? Я хотел сказать, на твои курсы.
– О, богиня моя, конечно нет! Я просто потом позвоню, скажу, что заболела. – Привстав на цыпочки, она поцеловала его в щеку. – Еще раз спасибо. А теперь, не приготовишь ли чашку чая? Думаю, ты все найдешь без труда. Я невесть на что похожа. Пожалуй, одета я была неподходяще для демонстрации. Пойду, переоденусь.
Уилл поставил чайник, потом подошел к подножию лестницы. Отсюда был слышен шум воды в душе.
– Ты не против, если я закурю?
– Кури, если хочешь, – послышалось в ответ.
Порыскав в шкафах, Уилл отыскал заварку. Заварив чай покрепче, он собрал на поднос молоко и чашки, потом присоединил к ним мало пользованную пепельницу. Все это он перенес в гостиную и поставил на журнальный столик. Сворачивая сигарету, он оглядел комнату. Обстановка здесь была довольно спартанской, с облегчением отметил он. Никаких полок с безделушками. Только книги. Полно книг. Небольшое переносное радио стояло на каминной полке. Он догадался, что радио раз и навсегда настроено на волну «Радио 4» и что вечера Бернадетта проводит за слушанием радио и чтением. Судя по всему, живет она одна.
Загасив сигарету, Уилл прикрыл глаза. Утро выдалось долгим и тревожным. Услышав, как скрипнула дверь, Уилл встрепенулся.
Бернадетта стояла у журнального столика.
– О, чудесно, ты заварил чай. Разлить?
– Конечно.
На Бернадетте было дорогое с виду платье с застежкой по переду. Платье ей идет, и фигуру облегает, думал Уилл, оглядывая ее упругую грудь, тонкую талию и изящные бедра.
Заметив его взгляд, Бернадетта вспомнила, как он глядел на нее в поезде. Неужели это было всего две-три недели назад? Казалось, это произошло только вчера, уж конечно, она мало о чем другом думала все это время. Ей было приятно, что ему понравилось платье, она знала, что оно в наилучшем свете выставляет ее фигуру, – вот почему она его надела. Забавно, думала Бернадетта, она едва знает Уилла и все же чувствует себя с ним в безопасности, знает, что какие бы страсти его ни обуревали, с ней он будет мягок, знает, что он не станет смеяться, если она расскажет ему правду о себе – что она на деле никогда не была с мужчиной, не чувствовала как в ней двигается мужской член.
Приседая, чтобы разить чай, Бернадетта понимала, что показывает гораздо большую часть ног, чем это было бы в рамках приличий, но ей было наплевать. Ей хотелось, чтобы Уилл ее увидел. Ей хотелось, чтобы он к ней прикоснулся.
– Молоко и сахар? – подняв взгляд, она обнаружила, что смотрит прямо в его глаза. Она была не в силах или не желала отводить взгляд. Ее рука слегка дрогнула, слегка задребезжал фарфор.
– Ты меня боишься? – спросил Уилл.
– Нет. Ну не смешно ли? Я совсем тебя не боюсь.
Выпрямившись, Уилл взял чашку, осушил ее, потом поставил назад на поднос.
– Знаешь, ты очень красивая женщина.
