Главный психолог должен являть собой несговорчивого, сурового, язвительного, абсолютно недипломатичного и никем не любимого типа. Однако эта традиция – не нерушимый закон природы. Мы можем поразмыслить о назначении на этот пост существа с диаметрально противоположным типом личности – существа воспитанного, тактичного, дипломатичного, всегда говорящего правильные вещи, чутко относящегося к чужим чувствам, но при необходимости способного проявить твердость, не выходя из рамок вежливости. Короче говоря, речь идет о том, кого все любят, а не ненавидят. Такой сотрудник был бы идеален как в роли администратора, так и на посту Главного психолога. Ты согласен со мной?
Приликла снова задрожал.
– Где же, помимо собственных подчиненных, – сказал он, – ты отыщешь такой идеал?
– Вполне возможно, я его вижу перед собой, – ответил О'Мара.
Эмпата забила такая жуткая дрожь, что он того и гляди мог свалиться со своего экзотичного сиденья.
– Теперь мне понятна причина твоего волнения, друг О'Мара. Ты ждал, что я отвечу тебе отказом, что я и делаю. Я не психолог. Я врач, которому вскоре, судя по твоим словам, суждено стать диагностом и носителем нескольких мнемограмм особей других видов. Это введет меня в такое замешательство, что добрую половину времени я не буду знать, кто я такой. Боюсь оскорбить тебя, друг О'Мара, но по-моему, ты сошел с ума. Мой ответ – нет.
О'Мара улыбнулся:
– Новое назначение предусматривает и новые требования. Теперь эти должности должен совмещать сотрудник с медицинским образованием. Разве может администратор обладать лучшим опытом, чем опыт диагноста, знающего о том, как работает сознание представителей множества видов, разве из кого-то может получиться лучший Главный психолог, чем из эмпата, который способен выявлять самые глубинные эмоциональные проблемы, из-за которых страдают его пациенты? Вот почему мне хотелось предложить тебе, чтобы ты подумал о себе в роли кандидата. Лично я считаю, что «администратор и Главный диагност Отделения Психологии Приликла» звучит совсем неплохо. Прекрати дрожать и слушай.
Любой из моих нынешних сотрудников неплохо справится с работой, – продолжал O'Mapa. – Мог бы недурственно справиться с ней и Сердаль, о котором многие высокого мнения, в том числе и он сам. Если откажешься ты, должность получит кто-то из них. Но они скорее исполнители, чем лидеры – способные, но боящиеся окончательной ответственности. Они – идеальные подчиненные, которые будут только рады лишить тебя повседневной рутины, чтобы у тебя было как можно больше времени на административную работу и помощь пациентам, которые действительно нуждаются в помощи. Никто из них не станет к тебе хуже относиться – ну, разве что Сердаль, если пожелает остаться в госпитале, – потому что они тебя по-настоящему любят. Расслабься, успокойся, ты не обязан отвечать мне прямо сейчас.
Приликла слетел с сиденья.
– Я готов ответить тебе прямо сейчас. Мой ответ – нет.
– Прошу тебя, маленький друг, – сказал O'Mapa. – Подумай, не торопись.
Эмпат прошествовал по полу кабинета на подрагивающих лапках, но у двери остановился и издал негромкую трель.
– Не забудь сказать мне на прощание какую-нибудь пакость, друг O'Mapa, – чтобы не выходить из образа.
Глава 27
Лейтенант Брейтвейт не отрывал взгляда от тарелки, где еще недавно красовалась огромная порция синтетического бифштекса, жареной картошки и грибов, и мысленно благодарил за ДНК, унаследованную им от родителей и помогающую ему предаваться прелестям обжорства без риска растолстеть. В тарелку с жалкими остатками еды он вперил взор исключительно для того, чтобы не испортить удовольствие созерцанием того, что поедал Сердаль. В столовой было так шумно, что им обоим приходилось разговаривать громко, однако этому в немалой степени способствовало и то, что они относились друг к другу, мягко говоря, недоброжелательно.
– Доктор Сердаль, мы с вами – кандидаты на одно место, – сказал Брейтвейт после очередной злобной паузы. – Но это вовсе не означает, что мы обязаны друг друга ненавидеть. Ведь не исключено, что эта работа не достанется ни мне, ни вам. Тем не менее в последнее время вы относитесь ко мне все с большей враждебностью. Почему?
– Не только к вам, – буркнул Сердаль, не взглянув на Брейтвейта, – но вы меня раздражаете особенно своими непрестанными советами, которые не представляют собой ничего иного, как тонко завуалированную критику. Вы поручили мне пациента, внешность которого отталкивающая, поведение враждебно. Теперь он и вовсе отказывается со мной разговаривать. Туннекис невозможен, просто невозможен. Я возле него сутками дежурил после операции. Вы дали мне задание, заранее понимая, что я с ним не справлюсь, не сумею провести психотерапию упрямого, несговорчивого пациента и произвести на О'Мару впечатление сотрудника, годного на высокий пост. Вы и все остальные показали мне, что чужаков тут у вас не жалуют.
– Это не правда, – заметил Брейтвейт. – Мы все тут – чужаки, по крайней мере до тех пор, пока не узнаем друг друга получше. Лиорен, Ча Трат или я сам могли бы взяться за этого пациента, но вы сами сказали, что ни разу не лечили телепата и что вам это интересно. Вы сами попросили, чтобы вам поручили лечение этого пациента, вот я вам и поручил.
– Но не испросили разрешения вашего шефа? – спросил Сердаль. – Это было ваше собственное решение, верно?
– Да, – ответил Брейтвейт. – Как новый администратор госпиталя, О'Мара сейчас очень загружен всякой работой за пределами отделения. Вам это известно. Мне он велел принимать на себя полную ответственность за решения такого рода, что я и делаю. Вы хотите отказаться от пациента Туннекиса?
Сердаль оторвал взгляд от тарелки и на миг задержал его на Брейтвейте.
– Так вот вы чего хотите, Брейтвейт, – проворчал он, – вам не терпится увидеть мой провал? Но это не имеет значения. После нескольких дней, в течение которых я пытался подступиться к пациенту, я пришел к выводу о том, что он глуп, упрям, груб, отвратителен как личность и вообще – существо никчемное, которому мне не стоило уделять так много времени. Если бы этот случай поручил мне О'Мара, он бы тоже сделал это из желания завалить меня, как и все вы. И не стоит отрывать у меня время и оскорблять мой ум ложью. Вы – земляне, на это большие мастера. Ну а теперь вы наверняка помчитесь на своих длинных бесформенных ножищах к своему шефу, чтобы передать ему все, что я вам сказал, да еще и краски небось сгустите?
Брейтвейт почувствовал, что заливается краской. Он открыл было рот, чтобы ответить Сердалю, но тут же закрыл, и при этом зубы его громко клацнули. Он всеми силами старался сдержаться. Если бы такую тираду выдал разозленный кельгианин – это бы еще куда ни шло, но Сердаль с самого начала производил на Брейтвейта впечатление холодного, самоуверенного, речистого дипломата, полностью владеющего своими эмоциями. После собеседования точно такое же мнение о Сердале составили остальные сотрудники отделения. Посему то, свидетелем чего сейчас был Брейтвейт, напоминало совершенно нехарактерную и потенциально опасную перемену в поведении, граничащую с откровенной паранойей, а может быть – и с ксенофобией. О таких внезапных и нетипичных изменениях личности Брейтвейт должен был по долгу службы сообщить О'Маре. Но он не хотел этого делать до тех пор, пока не выяснит причины нервного срыва Сердаля.
– Доктор, – негромко проговорил Брейтвейт, – вы себя хорошо чувствуете?
Сердаль не ответил. Он встал из-за стола и ушел.
Брейтвейт, доедая обед, думал о том, что обратиться к Туннекису за разъяснениями ему не позволяет кодекс медицинской чести – это был пациент Сердаля, а Сердаль сейчас
