его и вправду поколебать тот самый Трон? И не фикция ли эта самая борьба Света и Тьмы? Не спектакль ли это для детей, простодушных и наивных? Не специально ли пускают по неверному, тупиковому пути энергию и усилия рядовых бойцов Ада? Не на потеху ли Небесному Царю сжигают понапрасну в топках пороков жизни своих подопечных его собратья-соблазнители?
Никому он мыслей своих не высказывал. И сам гнал прочь, и сам боялся их.
Но о своей теории соблазнения рассказывал охотно.
Но над ним, как правило, смеялись.
А его институтский преподаватель, бывало, ему говорил: «Вы, Анемподист, создаёте трудности на пустом месте. Чтобы душу скушать — её деликатесами духовными откармливать необязательно. У вас клиентов и без подобных ухищрений будет много, так что рекомендую вам брать не качеством, а количеством. Тем более что качественный материал во все времена был редок, а сейчас — в особенности. Так что гоните вал, друг мой, и за вашу карьеру я буду спокоен.»
«Не буду я кушать никого» думал Анемподист, выслушивая подобные речи. «Резервуар… Бездонный резервуар духовной энергии на месте обезьяньего стада. Вот оно — Соблазнение. Вот она — подлинная сила преисподней».
И закончил он институт. И выбрал себе такое направление, от которого любой чёрт бежал, как от ладана.
И завяз навеки в бюрократическом болоте адской канцелярии.
Михалыч и сам не понял, как он вызвал чёрта.
Наверное, он просто до него допился.
Так бывает иногда. На определённой стадии даже самое банальное употребление алкоголя может превратиться в магический ритуал.
И откроются тогда двери в неведомое, и иное солнце позолотит нежно лучами своими изумлённые лица обитателей земного мира, заглянувших случайно в эту Великую Бесконечность.
А там, по другую сторону двери, возле самого порога, сжавшись, спрятавшись и притаившись, будут ждать, с надеждой и нетерпением, ангелы, монстры, призраки, лярвы, души умерших и души ещё не рождённых существ, и ещё великое множество созданий, которые всегда были и будут бесконечно благодарны каждому, кто сумел открыть эту дверь.
Золотист и печален отблеск солнца, освещающего их бесконечный и странный мир.
Грустны их взгляды. Скучно им.
Но как же рады они поиграть с каждым, переступившим порог!
Как они ждут гостей! С каким нетерпением!
И вот, в тот довольно уже поздний час, Михалыч, сам того не ведая, проделал ритуал вызова нечистой силы.
И он был принят.
Дверь отворилась тихо, без скрипа.
Дежурный чёрт зафиксировал вызов и Анемподист, измотанный до крайности бестолковыми своими командировками, отметившись в журнале канцелярии соблазнений, проклял в очередной раз несчастную свою судьбу и переступил порог, явившись вызвавшему ему Михалычу во своём потрёпанном адском наряде.
И дверь закрылась, всё так же тихо.
Явился чёрт грустным, уставшим и злым. Как чёрт.
Поздоровался, протянув вялую лапу, поросшую густыми чёрными волосами (и которую допившийся до ритуала Михалыч так и не пожал) и сел рядом с вызвавшим его объектом грядущего соблазнения на покосившийся и жалобно скрипящий ящик из-под фруктов (ящики эти, во множестве валявшиеся на пустыре возле небольшого импровизированного рынка у метро использовал Михалыч как мебель, и, в зависимости от того, как они были расставлены и положены, заменяли стол, стул, а подчас и кровать).
Темнело. Над ещё не остывшим асфальтом потянуло лёгким, прохладным ветерком.
Был ранний июнь. Чудесный, тихий вечер.
На дальней, заброшенной площадке, возле самого крайнего ряда торговых палаток, там, где Михалыч совершил свой магический ритуал, было тихо и пусто. Ветер сметал пыль и перекатывал желтоватые окурки.
Минут пять сидели они в полном молчании и без движения.
Потом Михалыч, медленно вращая остекленевшими глазами, задвигался, согнулся с кряхтением, скребнул несколько раз ногтями асфальт и подобрал подброшенный ему ветром «бычок». Достал коробок. Сломав три спички, с четвёртой закурил.
В вечернее небо медленно поплыли серые кольца кислого, едкого дыма.
Чёрт поморщился, звонко щёлкнул длинными, узловатыми пальцами и поднёс Михалычу открытую пачку сигарет.
Михалыч, нисколько не удивляясь и не задавая вопросов, вытащил пригоршню; сминая сигареты, сунул их куда-то под грязный свитер и продолжал дымить окурком.
— Анемподист, — представился чёрт.
— Иди ты… — равнодушно, без злобы и раздражения, и с интонацией совершенно неопределённой ответил Михалыч.
И ещё примерно минуту пытался объяснить, куда именно его собеседнику следовало бы пойти. Но речь свою закончить так и не смог, пустил слюну изо рта и замолк.
— В соответствии с проведённым вами ритуалом и правилами обители Тьмы прибыл для соблазнения, — с отвращением к самому себе и своей работе произнёс Анемподист положенную для таких случаев фразу и подумал при этом: «Смилуйся Люцифер! Для кого я всё это говорю?»
И оглядел он место, в которое прибыл.
Место было самым обычным. Много раз он видел такие места.
Город на исходе дня.
Солнце садилось за крыши вытянувшихся в ряд домов-девятиэтажек.
Длинная оранжево-красная полоса протянулась по небу.
Вечерний мир был суетен и неспокоен. Словно капризный ребёнок, он играл, метался, носился, кричал и капризничал — и вовсе не хотел засыпать.
«Как же шумны люди» думал Анемподист, прислушиваясь к пьяным перебранкам, долетавшим до него из двора, скрытого сплошным рядом покрытых серебристым пухом тополей. «И как же они однообразны!»
Очень долго, минут двадцать, просидели Михалыч и чёрт в полном молчании.
«Надо бы предложить чего-нибудь» решил наконец верный своему служебному долгу Анемподист и опять щёлкнул пальцами.
И тут же в его руках появилась прохладная, чуть запотевшая и уже открытая бутылка пива. В этот тёплый летний вечер смотрелась она столь соблазнительно и капли так заманчиво сбегали вниз по тёмному стеклу, что, не будь Анемподист чёртом, а, допустим, простым смертным, он бы, пожалуй, и сам бы продал кусочек души своей за пару хороших глотков.
Михалыч же, у которого организм вечно был пересохший и охваченный неугасимым пламенем («предвестником адского» как сказал бы проповедник из воскресной телепередачи) и тем паче ни торговаться, ни вопросов никаких задавать не стал, а лишь прохрипев что-то, протянул руку, выхватил бутылку у Анемподиста и припал к ней, блаженно зажмурившись.
Сделав несколько глотков, Михалыч ощутил вдруг какое-то странное, неведомое ему ранее чувство. Мутный, желтоватый туман, затопивший его сознание, стал вдруг рассеиваться и исчезать.
Дыхание сделалось лёгким и ровным. Едва ощутимый холодок прошёл по всему телу. Руки почти перестали дрожать и язык задвигался во рту легко и гибко.
Михалыч удивился и даже попытался задуматься.
Откровенно говоря, было это для него не так уж и просто. Мысли всегда казались ему разноцветными лёгкими бусинками, раскатившимися по разным углам большой, плохо освещённой комнаты. Разыскать и собрать их всегда было трудно, но и собранные, они проскакивали сквозь пальцы и вновь прыгали по полу,
