рецензент клеймил Бродского за «напичканный метафорами» язык. Другой восхвалял Ивану за ее аналитический ум, особенно ярко проявившийся в той части книги, где говорилось про чешский коммунизм и русскую оккупацию. Романа Иваны Трамп я не читала, но видела его телевизионную экранизацию. Меня впечатлил эпизод эффектного бегства Иваны через чехословацкую границу. Вот это мастер! Она перелетела через границу на лыжах. Подобным же образом она затем скакнула и в Канаду. в) Однажды в Нью-Йорке я столкнулась с чешской писательницей, которая рассказала, как она посетила однажды Ивану Трамп, пытаясь убедить ее пожертвовать средства на гибнущие в нищете чешские библиотеки. Ивана Трамп не дала ни гроша. г) Однажды в Лондоне я оказалась на одном званом вечере. Среди гостей была Ивана Трамп. Хозяин подобострастно, будто самому Томасу Манну, представил ей меня. Я протянула руку:
— Очень приятно!
Реакции не последовало.
Признаться, вид Иваны меня умилил. Выбеленные волосы, чрезмерный макияж и губы, похожие на шкворчащие сосиски, моментально вызвали в памяти героинь прекрасных чешских фильмов эпохи семидесятых.
Какое отношение имеет Ивана Трамп ко мне и какое отношение ко всему этому имеет государство?
В небольшой книжке Андре Жида «Болота», которую я считаю апологией неудачников, есть такая фраза: «От победоносных военачальников сильно пахнет». Эта цитата прочно засела у меня в мозгу.
Я покинула мое маленькое новоиспеченное государство, чтобы оказаться подальше от нажившихся на гражданской войне победителей — типов с маслеными волосами, золотыми цепями на шее и часами «Ролекс», а также многочисленными новыми игрушками (оружием, фабриками, яхтами и отелями). Я бежала от невеж, которые бодро заняли посты образованных людей, возглавив факультеты, школы, издательства, газеты. Я бежала от победителей, завоевавших целиком, до последней пяди, свое новое маленькое государство, с их масленой сердечностью и опереточным патриотизмом. Для меня непереносима вонь их триумфа.
Ивана Трамп между тем устремилась как раз в Хорватию, к тому самому морю, которое помнила с детских лет. По слухам, у тех самых местных с маслеными волосами она приобрела свои игрушки: отели, казино, универмаги. Пообещала помочь коренному населению, особенно женщинам.
что же все-таки хотел этим сказать автор?
Не знаю, действительно ли, как утверждает хорватская пресса, Ивана Трамп купила эту газету, да это и не так уж важно. Но когда мои студенты спрашивают меня, как стать писателем, я авторитетным тоном советую им: «Выберите себе вид спорта и тренируйтесь без устали. Любое иное занятие может направить вас по ложному пути».
В самом деле, ведь Иосифу Бродскому, ставшему всемирно известным писателем, было бы непросто сделаться первоклассным лыжником. А вот Ивана Трамп шутя из лыжницы сделалась писательницей и даже блестящим аналитиком политической ситуации на своей прежде коммунистической родине, как отмечает рецензент из «New York Times Revue of Books». Став писательницей, я имею мало шансов стать когда- нибудь футболисткой, но каждый футболист без труда может внедриться в поле моей деятельности — в литературу. Как заявил всемирно известный футболист Давор Шукер после чемпионата мира 1998 года, на котором хорватская команда заняла третье место:
— Не в обиду хорватским писателям будь сказано, но мы, пожалуй, только что вписали ярчайшую, сказочную страницу в историю хорватской литературы.
1998
«УП». Угрюмый писатель
— У всех есть что поесть? — спросил Кристофер Робин с полным ртом.
— У всех, кроме меня, — сказал Иа. — Как обычно!
Посреди яркой и шумной жизни литературного рынка всегда есть один угрюмый индивид. Впервые он входит на рыночную площадь в манере Питера Селлерса из ленты Блейка Эдвардса «Вечеринка», как тот, кто явился туда, где ему самое место, хотя прежде сюда его не приглашали. Однако мало-помалу наш индивид утрачивает кураж. Во всеобщем сиянии никто его, торчащего с хмурым видом за дальним, неприметным прилавком, не замечает. Там он все меньше и меньше времени уделяет занятию, ради которого пришел — продаже своей литературной продукции. И все чаще и чаще брюзжит. Брюзжание — его излюбленное интеллектуальное занятие; по брюзжанию он абсолютный чемпион. Он родом из брюзжащей культуры, он вырос и получил образование среди тех, кто веками брюзжал. Как норвежец, который, едва появившись на свет, уже надевает лыжи, как всякий не слезающий с велосипеда житель Голландии, так и наш угрюмый индивид — профессионал по брюзжанию, в особенности потому, что он писатель, глашатай своей брюзжащей нации.
Назовем нашего индивида УП. Его дом снесен могучим ураганом, стена и железный занавес больше не служат ему защитой, он исторически обладает авторским правом на нытье и заслуживает того, чтобы о нем написать.
УП напоминает трагического персонажа из провинциальной литературы. Едва заметив его, вы — тот, кто находится в самом центре или, по крайней мере, так думает, — тотчас испытывает смутное чувство вины. И с этого момента начинается история вашего совращения. Наш литературный герой имеет комплекс неполноценности. Люди с комплексами часто становятся деспотами. Берегитесь, вы, бескомплексные, пусть даже вы удачливы и находитесь в самом центре: вы можете попасться на крючок.
Так как же нам, в нашем мире образов, слепков, мимикрии и виртуальности, легче всего распознать этого УП? Очень просто: он никогда не упустит случая очернить своих собратьев по перу. Анекдот про то, как Пастернак был вызван Сталиным и как Сталин его спросил: по его мнению, хороший Мандельштам поэт или нет, — наиболее точно отражает подобный типаж. Не обязательно даже рассказывать до конца этот анекдот; каждый знает, что стало с Мандельштамом.
Разумеется, УП коварен. Для начала он слегка притворится, что недостаточно хорошо знает творчество X и что, как правило, не читает произведения соотечественников. Но если на него слегка надавить, он раскроет перед вами свою мятущуюся душу и, точно каракатица, все вокруг себя очернит: и тогда станет ясно, что УП до мельчайших деталей изучил произведение своего соперника.
Разумеется, УП на короткой ноге с такими писателями, как Шекспир, Гете, Толстой; он говорит о них так, будто он их близкий родственник. Возможно, именно по причине своих коротких связей с представителями классической литературы наш УП с такой легкостью машет повсюду ядовитыми ножницами своей критики. Душе его станет покойней, когда он все порежет, постругает, сотрет в пух и прах.
Особенно непримирим УП к своим современникам, тем, кто пишет на его собственном малюсеньком, незначительном языке: если он болгарин, он атакует болгар; если румын — атакует румын; если хорват —
