давно уже циники. Нам на пенсию пора.
— Согласен, — кивнул капитан. — Хоть сегодня.
И потер спину, которую потянул на задержании: вчера ночью они с Барчуком, аки архары горные, скакали по каким-то чердакам и крышам — чудо еще, что не разбились; а утром случилась жуткая крепатура, и было ясно, что возраст уже не тот — за преступниками гоняться. Пора, пора бы уж устроиться в кресле-качалке и консультировать почтительных учеников и более юных коллег.
— И Авдеев этот решил вдруг подписать чистосердечное, — удивленно пробормотал Николай. — Просто свет какой-то виден в конце туннеля.
— Так хорошо давно еще не было, — покивал Юрка. — Даже не по себе. С чего бы это такой фарт?
— Понятия не имею, — пожал плечами майор. — Зато знаю, куда использовать малую толику свободного времени.
— Соскучился? — хмыкнул друг.
Варчук укоризненно на него посмотрел, скорбно поморгал пушистыми ресницами:
— Креста на тебе нет.
— Нет, — готовно подтвердил Сахалтуев. — Я агностик.
— А я пойду знакомиться с Артуром.
— Это уже другой разговор.
— Разговор, разговор, — сердито забормотал Николай. — Вот как раз ума не приложу — что ему сказать, с чего начать.
— А может, ну его, это дело? — нерешительно предложил стажер. — Оно все равно в архиве. Чего хороших людей зря тревожить?
Начальство воззрилось на него таким взглядом, что стажер почел за лучшее сгрести папки со стола и отправиться в канцелярию — регистрировать на отдел раскрытые дела и заниматься прочей бумажной волокитой.
— Устами младенцев глаголет истина, — спустя минуту изрек Сахалтуев.
— Пошел я, — невпопад ответил Варчук.
— У меня такая была в детстве, — сказал Артур, разглядывая синюю кобальтовую чашку в золотых цветах, из которой пил чай. — Знаю-знаю, я всегда это говорю, когда пью из нее. Но мне и сказать-то больше некому. Страшно даже подумать, что произойдет, когда я не смогу приходить к вам, и пить чай на этой кухне, и слушать про Новый год полувековой давности или про Геночкины проказы. Кто еще поймет, что может значить для человека старая-старая кобальтовая чашка в золотых цветах?
— Зачем уж так трагично? — осторожно молвила Капа. — Слава Богу, все пока живы…
Артур тепло и печально улыбнулся старушке:
— Ах, ангел вы мой, Капитолина Болеславовна! Все-то вы понимаете, только не хотите меня огорчать. Ушло что-то такое, невесомое, легкокрылое. Я ведь действительно приходил тогда расставить все точки, и так оно и вышло. Просто с другим результатом. Но, как говорят физики: отрицательный результат — тоже результат. Собственно, я все увидел и услышал, что хотел.
— Если вы об этом юноше… — скромно заметила Олимпиада, но фразу до конца не договорила.
Артур безнадежно махнул рукой и придвинул к себе вазочку с вишневым вареньем.
— Дело ведь не в нем. Точнее, не только в нем. Он всего лишь доказательство того, что природа не терпит пустоты.
Олимпиада Болеславовна открыла духовку и достала оттуда большой пирог.
— Какой аромат! — Артур закрыл глаза от наслаждения. — Это называется — поцелуй желудку.
— Ничего еще не известно, — молвила Капитолина. — Будьте мудры, спокойны и научитесь ждать. Помните, что сказал Тимур? Победа в результате достается не самому сильному и не самому хитрому, но самому терпеливому.
— Ну, мне он этого, признаюсь, не говорил, — улыбнулся ее собеседник.
— Вам не говорил, а мне говорил. Вот!
— Простите, что я вам вечер порчу. Только…
— Только кому вам его портить, как не нам? — сочувственно покивала головой Липа. — Все-таки давно уже не чужие друг другу. Тоскливо вам, мальчик мой?
— Будто душу прогрызли. Кстати, у нашей Таточки еще один воздыхатель появился? Не замечали?
Капа с Липой тревожно переглянулись.
— Нет, — сказала Капа изменившимся голосом, — не появлялся никто. Это у вас уже подозрительность излишняя, дитя мое.
— Ну, может быть, и подозрительность, — протянул Артур. — Только что-то часто я вижу одного и того же типа в нашем дворике. А я за столько лет выучил всех соседей, сколько их ни было. Это не наш. А сидит как привязанный. Ради кого бы ему еще здесь сидеть?
— Не обращайте внимания, — посоветовала Олимпиада Болеславовна. — Мало ли. Может, он собачку выгуливает.
— Ну да, в отсутствие самой собачки… Ладно, наверное, вы правы. Это я уж ко всему цепляюсь. Лучше скажите, что мне делать?
— Терпеть и ждать, — постановила Липа. — А потом, дитя мое, жизнь еще не закончилась.
Артур отхлебнул из чашки, помолчал. Глухо произнес:
— По секрету — иногда хочется, чтобы закончилась, потому что нету сил терпеть. Мне кажется, я не вынесу, если мы расстанемся.
— Сможете, вынесете, — печально ответила ему Капитолина. — Человек такое страшное существо, что без всего может жить. Даже без воздуха… какое-то время.
Николай сидел на лавочке, в тени огромного и пышного куста жасмина, курил и думал. У него так и не хватило духу подойти к Артуру со своими вопросами, и он просто проводил его от офиса до маленького дворика в Музейном переулке, ставшего за последнее время родным. Майор уже и сам не знал, чего ему больше хотелось — размотать ли до конца дело Мурзакова или просто наблюдать за этими людьми, быть в курсе их жизни, событий, и хоть так иметь к ним отношение. А может, он мечтал о несбыточном? О том, что однажды будет сидеть не здесь, на лавочке во дворе, а там, за столом, среди шумной и нелепой этой компании.
Стол ему виделся отчего-то обязательно круглым, под лимонным шелковым абажуром. На таком столе просто не может не быть тяжелой скатерти с кистями и бахромой. И в огромном буфете завлекательно поблескивает хрустальный лафитный графинчик в окружении тяжелых стаканчиков, как генерал со свитой адъютантов.
Варчук в жизни не пробовал лафита, и Бог его знает, отчего вспомнил именно о нем.
А еще ему грезилось, что Капитолина и Олимпиада Болеславовны непременно должны раскладывать пасьянсы на две, а то и три колоды. Аркадий Аполлинариевич — чертить что-то в альбомчике с эскизами, а Геночка — шуршать газетой и пить кофе.
У Николая никогда не было такого уютного и теплого дома, и теперь он словно смотрел сны наяву; и не находилось у него сил, чтобы от этих снов отказаться. И потому майор не слишком хорошо представлял себе, как останется когда-нибудь без них всех и, особенно, без Татьяны — загадочной, опасной, многогрешной и такой необходимой. Как это возможно?
Про пасьянс майор угадал как в воду глядел. Когда Артур ушел, очаровательные сестрицы прибрали со стола угощение и принялись раскладывать «Паука» на четыре колоды. То было кропотливое занятие, требующее не только терпения и внимания, но и таланта.
— Может, надо было ему рассказать правду? Потому что чует мое сердце, что Таточке очень скоро потребуется помощь, а что мы, старые перечницы, можем сделать? — вздохнула Капитолина.
Липа окинула ее задумчивым взглядом:
— А какую правду ты ему собираешься рассказать? Ты, голубушка, и сама правды не знаешь, и никто
