похоже на храп, нет, скорее, это было предсмертное хрипение. Ночь была достаточно светлой, чтобы я мог увидеть искаженное страданием лицо Шрана. Парень задыхался. Я рванул ворот его рубахи, чтобы облегчить дыхание, и смочил лицо водой из фляги. Потом принялся рыться в мешке, лихорадочно отыскивая какое — нибудь зелье, которое могло бы помочь внезапно захворавшему воину. Тем временем Шран тихо, с трудом выдавил из себя два слова:
— Ухожу… сестренка…
Его лицо приняло вдруг умиротворенное выражение, губы сложились в слабую улыбку, парень дернулся в последний раз и затих. Грудь перестала вздыматься. Я просидел около него до утра, словно это могло что — то изменить. Пытался как — то объяснить уже вторую загадочную смерть. Но ничего так и не смог придумать. Единственное, что приходило в голову: предатель кайлар наслал какие — то чары, предназначенные для меня. Но по неведомой причине два раза промахивался и попадал в спящих рядом со мной. Тогда почему же я не ощутил обратной тяги?
Наутро мы похоронили Шрана. Воины, не привыкшие долго скорбеть, отдав товарищу последние почести, посовещавшись, отправились в купальню, находившуюся на противоположной окраине города. Мы же с Зарайей, знавшим в Негани все закоулки, переходы и тупики, пошли искать проводника. Это оказалось не таким уж и простым делом. Никто из местных не спешил наниматься в провожатые по Пустыне призраков. Их не прельщали даже предложенные нами хорошие деньги. Наконец нашелся один храбрец, невысокий и худенький, но зато обладавший изрядной способностью вести торг.
— Ай, мала! — упоенно взвизгивал он в ответ на предложенную Зарайей вполне пристойную цену.
— Да ты пойми, не по — лужески это! — кротко увещевал его капрал.
— Люг сказал: даром водить нада? — картинно изумлялся проводник, и все возвращалось к началу.
Наконец, утратив терпение, Зарайя отрезал:
— Пятьдесят паунсов — последняя цена! — и, обернувшись ко мне, добавил. — Пошли пока к нашим, лейтенант! Пусть переварит. Никуда не денется, согласится.
Оставив проводника проникаться суровыми реалиями, мы направились к купальне. Она представляла собой большой, выложенный по полу гладкой каменной плиткой бассейн. С одной стороны в него тонкой струйкой вливался чистый ручеек, из другой — вытекала мутная серая речушка. Отдав шустрому смотрителю по десять гентов каждый, воины скидывали одежду и с шумом прыгали в нагретую солнцем воду, поднимая тучу брызг.
— А ты чего, лейтенант? — позвал меня быстро присоединившийся к остальным Зарайя. — Водичка — самое оно!
Одетыми оставались только я, Дрианн и Лютый. Вся рота с гномом в придачу, охая и отфыркиваясь, предавалась удовольствию омовения. Маг, по — моему, просто стеснялся раздеваться, а поведение Ома было мне непонятно. Его слипшаяся шевелюра нуждалась в хорошей бане. Как, впрочем, и моя. Немного помявшись, я скинул рубаху: в конце концов, сколько можно стыдиться своего происхождения? Пусть думают, что хотят. Дрианн тихо ойкнул и отступил от меня на несколько шагов, голубые глаза расширились от удивления, смешанного со священным ужасом. Лицо же Лютого выражало нечто похожее на странное уважение. Я прыгнул в купальню. Мои опасения не сбылись, солдаты не обратили на клеймо никакого внимания. То ли не сочли это важным, то ли просто не заметили. Со мной рядом шумно обрушился Дрианн.
— Я хочу вам сказать, Рик… вы все равно мой друг!
Уж лучше бы он ничего не говорил, дурачок! Я пожал плечами и принялся яростно натирать голову настойкой корня мыльника, большая бутыль которой была выдана смотрителем на всю роту.
— Эй, Лютый! — выкрикнул Йок. — Чего ты стесняешься, как девка?
— А он у нас благородный! — со смехом откликнулся Сайм — Потом один пойдет!
Ом только усмехался и как всегда поигрывал стилетом.
Один за другим воины выходили из воды и подставляли солнцу блестящие мокрые тела. Здесь же стихийно образовалась походная цирюльня. Капрал десятого десятка Эцони Мастано, вооружившись посверкивающей на солнце бритвой, избавлял всех желающих от избытка растительности на лице и голове. К нему выстроилась длинная очередь: даже те немногие солдаты, у которых имелись волосы, теперь решили с ними расстаться. Те же, что сияли бритыми головами, желали убрать отросшую щетину.
— Я — потомственный брадобрей, — говорил маленький смуглый Эцони, ловко орудуя бритвой. — Мой отец держит цирюльню в городке Сальяни, что в Садовом крае. Вот уже десять поколений Мастано этим занимаются. Так что не бойтесь, ребята, все будет не хуже чем у придворного мастера!
— А чего же ты здесь — то делаешь? — подмигивая мне, спросил его Бил.
— Да по глупости все, по молодости! — досадливо фыркнул Эцони. — Сбежал от Псов, сначала в Виндор подался, благо, там народу много, затеряться легко. А потом уж, как шумиха немного улеглась, завербовался в Ястребы…
— Что ж ты натворил, того, этого? — с улыбкой человека, предвкушающего интересный рассказ, поинтересовался Добб.
Эцони стряхнул на землю ком пены с остатками чьих — то волос, сполоснул бритву:
— Следующий, садись!.. Да я ведь вам уже рассказывал.
— Вон, лейтенант не слыхал, Хамар, его магичество…
— Ладно, — смилостивился Мастано. — Значит, так. Цирюльня у нас небольшая, доход приносит постоянный, но скромный. А я — такой человек, что всегда стремлюсь к лучшему. Мне хотелось денег и славы. Вот и задумал сделать такое мыло, чтобы убирало волосы раз и навсегда. Представляете — намазал, подождал — и нет бороды! Маги — целители, конечно, готовят притирание, от которого рост волос замедляется, но чтобы навсегда исчезали — нет такого! Вот я и взялся за дело: по вечерам сидел в цирюльне, бывало, до утра засиживался. Без волшебства, конечно, такое средство не сделаешь. Набрал книжек, какие у старьевщика нашлись — и помогай, Луг!
— Эцони прервался на секунду:
— Следующий! Да, так вот: попалась мне книжка про всякие травки и зелья. Нашел я там что — то похожее, немного поменял по своему разумению, и сделал наконец…
— Из чего сделал — то, скажи, — со смехом перебил цирюльника Сайм.
— Помет летучей мыши, корень мыльника, толченая кость черного петуха, кошачий жир, — перечислил Эцони. — И много еще всякого. Сварил я из всего этого мыло. Красивое такое получилось, густое, голубенькое. Только чтобы оно подействовало, следовало заклинание произнести, непонятное. Буквы вроде бы наши, а слова чужие. Дождался я утра, пришел в цирюльню первый гость, как раз побрить просил. Я отошел, заклинание прошептал, и несу ему это мыло. Ну, думаю, сейчас его обслужу, обо мне слух пойдет, и начнется: слава, деньги!
Капрал сделал многозначительную паузу, видимо, ожидал ставшего уже традиционным вопроса. Его задал Флиннел:
— Прославился?
— А как же! — лукаво усмехнулся Эцони. — Мыло шипит, пузырится, посетитель орет благим матом, по цирюльне носится. Я — за ним, обтереть хочу. А тут куски пены стали на пол валиться, расти, а из них демоны полезли. Маленькие, разноцветные, морды мерзкие! И стали они по воздуху летать, по мебели скакать, зеркала перебили, банки с притираниями тоже. А потом еще и гостю на голову нагадили. С улицы на крики народ прибежал, а несчастный верещит: «Вяжите Незаконного мага!» Пока суть да дело, я смылся, в чем был.
— А зачем же вы такое средство придумывали? — искренне удивился Дрианн. — Ведь получись оно — без работы остались бы. Брить — то было бы некого.
— Говорю же, молодой был, глупый, — ответил Эцони. — А потом в Ястребах привык, получаться стало, до капрала дослужился. Теперь до лейтенанта дойти хочу. А у посетителя того как росла борода, так и растет. Только после демонского дерьма волосы на голове повыпадали! Видно, в этом и была суть заклинания.
Смеясь вместе со всеми над рассказом Мастано, я невольно подумал, что мой список пополнился еще одним именем. Оказывается, и Эцони не чужд колдовства. Конечно, не демонов он вызвал. Скорее всего это
