животным, самодуром, да хоть монстром — не могу, и все тут! Хотя… я ведь не любил Галианну. Может, все дело в этом? Может, мне плевать было бы на ее прошлое, если бы я испытывал к ней то, что испытываю к Дарианне? Никогда при взгляде на нее у меня не возникало такой всепоглощающей нежности, такого желания защищать от всего мира, которые поднимаются в душе, когда я смотрю на принцессу. Мне было хорошо с дикой кошкой, я хотел ее, был благодарен ей за ласку — и на этом все. А на Дарианну я могу смотреть часами, наблюдать за ее движениями, следить за тем, как меняется выражение ее лица, слушать дыхание… Просто быть рядом. Оберегать, спасть, помогать. Дарить свою любовь, ничего не ожидая и не требуя взамен. Ну, может, «не ожидая» — это слишком сильно сказано. Ожидаю, конечно. Или надеюсь… В общем, я совершенно запутался в своих размышлениях о природе любви, мысленно махнул рукой: будь что будет! А между тем принцесса приняла какое-то решение.
— Я поняла, — сказала она, — ты не желаешь признавать свою вину и пытаешься переложить ответственность за преступление на чужие плечи. Но ты не уйдешь от справедливой кары…
Центральные двери зала распахнулись, пропуская Копыла. Приволакивая хромую ногу, Вадиус со всей доступной его старому телу скоростью подбежал к трону. Вскарабкался по ступеням и склонился к уху Дарианны.
— Ваше высочество, я осмотрел ауру императора и сделал свое заключение. Его подтвердили два знаменитых виндорских целителя, которые прибыли по моему приглашению. Сейчас мы ждем для участия в консилиуме еще четверых, но…
— Приступайте к сути, Вадиус, — побледнев, перебила принцесса.
— Ваше высочество, с прискорбием вынужден признать, что болезнь вашего отца находится в неизлечимой стадии.
Дарианна резко выпрямила и без того ровную спину. Мне было мучительно жаль ее, я предугадывал следующие слова старого волшебника.
— Сколько он еще проживет? — спросила девушка.
— Видите ли… мы сделаем все возможное. Лечение будет долгим и мучительным. Мы очистим его ауру, насколько позволят наши умения. Но… мужайтесь, дитя мое. Физическое здоровье его величества можно восстановить. А вот сознание императора погибло безвозвратно.
— То есть… — задыхаясь, с трудом выговорила Дарианна, — мой отец превращен в безумца?
— Безумие предполагает искажение сознания, ваше высочество. Здесь же речь идет о полном его уничтожении, — запинаясь, проблеял Вадиус. — Мне жаль…
Самообладание принцессы сделало бы честь любому воину. Я не уставал поражаться мужеству и огромной душевной силе, живущим в этом хрупком теле. На какое-то мгновение Дарианна прикрыла глаза, сделала глубокий вдох… Спустя секунду нам предстала величественная правительница, подлинная властительница империи. Ее лицо, неподвижное, бесстрастное, бледное, казалось высеченным из белоснежного мрамора. Двумя сгустками неистового мрака жили на нем черные глаза.
— Вы уверены в своих выводах, Вадиус?
— Целиком и полностью, ваше высочество…
Принцесса молча разглядывала сжавшуюся в ожидании приговора фигурку Галианны. Прошла минута, другая, третья… Когда же молчание сделалось невыносимым, Дарианна задала неожиданный вопрос:
— Значит, ты не признаешь свою вину?
— Нет, — прошептала блудница.
— Да будет так. Я приняла решение. Ты свободна. Уходи.
Я ожидал от принцессы какого угодно, даже самого жестокого, вердикта, но такого… Все, включая Галианну, замерли в безмолвном недоумении.
— Ступай. Я отпускаю тебя, — повторила принцесса.
— Ваше высочество! — шепотом взвыл Вадиус. — Но так нельзя! Преступница должна предстать перед судом и понести заслуженное наказание по закону империи!
— Закон и суд — это я. Карать и миловать тоже буду я, — с непередаваемым высокомерием ответила Дарианна, повернувшись к Копылу и глядя ему прямо в глаза.
На миг Вадиус съежился, будто наказанный хозяином пес, потом вдруг его лицо просветлело, будто он что-то понял, кончики губ приподнялись, образуя то ли кривую усмешку, то ли злорадную гримасу. Маг переломился в низком поклоне.
— Как вам будет угодно, ваше ве… высочество.
— Выведите ее из дворца, — приказала Дарианна гвардейцам.
Все еще не верящая своему чудесному избавлению, раздавленная великодушием принцессы, Галианна, заливаясь слезами, упала на колени.
— Благодарю вас, ваше высочество, — лепетала она, — Да благословят вас боги… простите меня…
Гвардейцы подхватили ее под руки и вытащили из тронного зала. Дарианна поднялась с трона.
— Я хочу говорить со своим народом.
Двое слуг распахнули высокие, до самого потолка, створки мозаичного стекла, ведущие на большой балкон. В зал хлынул рокот плещущейся за дворцовой оградой толпы. По распоряжению Копыла придворные маги принесли и установили на балконе усиливающие звук артефакты и широкий экран из зачарованного стекла, позволяющий видеть все, что творилось на площади Семи королей. Дарианна шагнула вперед.
— Рик, ты должен пойти со мной.
Я тоже считал, что ради безопасности принцессы должен быть рядом. Хотя балкон, как и весь дворец, охранялся защитными чарами, мне было спокойнее находиться возле Дарианны. Мало ли что… Тем более, Вадиус куда-то исчез. Мы вышли к народу, встретившему принцессу оглушительным воплем:
— Справедливости! Справедливости!
Дарианна вскинула руки и заговорила. Ее звонкий голос, многократно усиленный артефактами, разнесся над площадью, серебряной стрелой пронзая шум толпы:
— Слушайте меня, жители славного Виндора! Вы жаждете справедливости? Будет вам справедливость! Это обещаю вам я! Сегодня принц Келдин снял с себя обязанности регента, — эту новость народ встретил торжествующим ревом, мало кому нравился никчемный изысканный. — Теперь страной буду править я!
Принцесса говорила еще что-то в том же духе, но мое внимание отвлекла одинокая фигурка Галианны, которая, кутаясь в меховую накидку, спустилась с дворцового крыльца и медленно, неуверенно побрела к воротам, пробираясь сквозь плотный заслон магов и гвардейцев, стоявших во дворе. Я до последнего момента не верил, что виновницу трагедии, постигшей августейшую семью, беспрепятственно выпустят на свободу. Но вот Галианна подошла к воротам, стражники распахнули тяжелые створки, девушка вышла на площадь и исчезла в толпе…
— Шлюха! Мраково отродье! — взвился чей-то истошный вопль.
— Бей ее! Это она Ридрига отравила! — подхватило сразу несколько голосов.
Я кинулся к увеличительному экрану и увидел, как люди набросились на визжащую от ужаса Галианну. Найдя выход своей ярости, горожане буквально разрывали девушку на части. Каждый стремился протолкнуться к ней и нанести хотя бы один удар. Женщины упоенно щипали ее, выдирали клоки волос, превращали одежду в лоскутки. Мужчины били по лицу. Спустя несколько мгновений прекрасная девушка, один вид которой заставлял учащенно биться любое сердце, превратилась в окровавленное, истерзанное существо, воющее и умоляющее о пощаде. Я рванулся к выходу, с болью в душе понимая, что не успею добежать, спасти, защитить… Ликующий крик возвестил о начале конца. Обернувшись на экран, я увидел, как кто-то ударил Галианну камнем по голове. Девушка упала, и над ней сомкнулись волны празднующей расправу толпы. Бесполезно. Сердце накрыла пелена холода. Какое бы преступление ни совершила блудница, она не заслуживала такой кары. Суд, приговор, ожидание неизбежной казни и сама казнь и то были бы милосерднее. Но она поверила в свое спасение, искренне раскаялась, получила надежду, и именно в этот момент была растоптана проклинающей ее толпой… чудовищно. Но откуда толпа узнала, что совершила девушка, выскользнувшая из дворцовых ворот?
Мой взгляд упал на Дарианну. Принцесса приникла к экрану, жадно всматриваясь в происходящее на площади, словно впитывая всем своим существом крики, саму картину расправы и боясь упустить малейшую подробность. Ноздри изящного носа хищно раздувались, дыхание стало прерывистым, на губах блуждала
