посылал струи вод, которые гасили огонь и смывали липкое масло с поверхности.
Затем, Деби, ратники-слепцы стали по обе стороны грозно бушующего Самбатиона, и запели песню, чьи колдовские звуки очаровывали сердце, захватывали воздух.
И песня ткала поверх реки нити покоя и прелести, пока не образовался переход некой волшебной прозрачной тайны. Отступили угри с трепещущей надеждой, дремлющей в их сердцах сотни лет служения бесу. Черепахи свернулись в панцирях и исчезли. Затуманились глаза беса, и в обмороке он ушел на дно, как промокшая ткань занавеса, и там содрогался, пытаясь вырваться из колдовских звуков песни.
Воды были прозрачны, и мягкий их шорох словно бы поглаживал. Ясно был виден бес, черный и гладкий, дрожащий в глубине.
Миха натянул лук, пытаясь на этот раз не промахнуться. Но тут бес оживился, и, как рыба, живущая в скальных трещинах и внезапно обнаруженная, рванул в глубину потока, с невероятной быстротой скользнул по течению, пока не исчез.
Ручей начал бурлить, выбрасывая вверх камни, показывая Ахаву, уже собирающемуся его перейти, что он в этом деле не преуспеет. И не помогла сила песни слепцов-болгар и даже нить…
До сих пор описано все, что мы знали и узнали.
О дальнейшем нам ничего не известно, Деби.
Всё стерлось.
