Посреди помещения стоял молодой мужчина — темноволосый, худощавый, в черном костюме и белой рубашке. Потребовалось еще мгновение, чтобы заметить второго человека, сидящего на земле; его руки были скованы за спиной наручниками. Выглядел он совершенно подавленным: волосы взъерошены, лицо в ссадинах. Футболка грязная, в пятнах крови. На вид совсем юнец. Лукас говорил, что в Лондоне он уже семь лет, и Элла представляла его постарше.
— Элла, это Дэн Боровски. Дэн, это Элла…
Парень в черном костюме улыбнулся. Ему было примерно столько же лет, сколько и сидящему. Симпатичный, но Элле сразу стало не по себе, так он напоминал стандартный киношный стереотип того, кем он и являлся — наемным убийцей или гангстером, в общем, лицом из преступного мира.
— А это Васко Новакович.
Лукас повернулся к Дэну:
— Спасибо. Я позвоню.
— Не беспокойся. — Дэн посмотрел на Новаковича, потом снова на Лукаса. — Он слышал обо мне, но не знает о тебе. Как такое может быть?
Лукас удивленно пожал плечами, после чего Дэн ушел. Под шинами «рейнджровера» захрустел гравий, потом проехал еще один поезд.
— Подойди. Посмотри на него поближе.
Элла подошла. Новакович взглянул на нее, потом снова отвел глаза.
— Я не сделаю тебе ничего плохого. Все, что нам нужно, — это информация.
Парень недоверчиво взглянул на Лукаса.
— Марк Хатто, его жена и сын… Откуда поступил заказ?
Новакович кивнул, будто говорил сам себе: знал ведь, что эта работа доведет до беды… Тщательно взвешивая слова, он произнес:
— Бруно Бродски.
Лукас самодовольно улыбнулся, хотя Элла не могла понять почему.
— Спросите его, зачем он убил моего брата.
Новакович удивленно взглянул на девушку, словно только сейчас понял, что она стоит здесь не просто так.
— Ему не нужно спрашивать. Я хорошо говорю по-английски. — Он поколебался, прежде чем продолжить. — Мне заплатили за трех человек — твоего отца, мать, брата.
— Ему было всего семнадцать, — сказала Элла.
На Новаковича это не произвело никакого впечатления.
— Я делаю то, за что мне платят. Бродски говорит мне — убей мальчика, и я убиваю мальчика. Бродски говорит мне убить тебя, я убиваю тебя.
Казалось, Новакович почти злорадствует, и Элла почувствовала, как в душе закипают отвращение и ненависть. Когда она увидела его здесь, такого беспомощного, у нее мелькнула надежда, что он будет полон раскаяния, и у нее, возможно, даже получится простить этого человека…
Но ему совершенно безразлично, что он сотворил с ней и ее семьей. Похоже, он даже получает некое извращенное удовольствие.
Элле стало нехорошо. Она поняла: даже после того, как Лукас убьет его, память об этом самодовольном высокомерии стереть не удастся.
— Ладно, Элла, пойдем.
Новакович и девушка с удивлением уставились на Лукаса. А тот продолжал:
— Он всего лишь исполнитель, а не настоящий убийца. Как ни трудно, ты должна понять разницу — здесь месть неуместна.
Элле потребовалось время, чтобы осознать абсурдность ситуации. Она думала о родителях, о Бене, таком красивом в гробу, и каждой клеточкой своего существа чувствовала, что хочет смерти этого монстра. Даже понимая, что такой финал не принесет ей удовлетворения.
— Убейте его.
— Что ты собираешься делать, Элла? Убивать каждого, кто имел отношение к контракту?
— Только его, Лукас. Я заплачу вам… Как я могу оставить его жить, зная, что он сделал? Как я могу?..
Лукас не ответил.
— Вы говорите, что для него это всего-навсего работа. Что ж, пусть это будет такая же работа для вас. Я заплачу, какой бы ни была цена. Вы должны убить его. Вы должны!..
— Я уже говорил раньше, никаких денег.
Элла даже не заметила, как он достал пистолет, только услышала оглушающий звук выстрела, такой громкий, что вздрогнула.
Придя в себя, она посмотрела на Новаковича. Тот лежал на спине: тело напряжено и согнуто из-за скованных за спиной рук, рельеф мышц выделяется под майкой. Это напомнило ей одну из статуй Микеланджело, которую она видела в Италии. Умирающий раб. Не похоже было только лицо — окровавленное, лишенное формы, уже не человеческое.
Уничтожение единственного реального свидетеля последних моментов жизни ее семьи принесло большее удовлетворение, чем ожидала Элла. А еще она поняла, что борьба между стремлением к справедливости и местью была фарсом.
И то и другое. Ей хочется справедливости для ее семьи, но в душе она желает мстить, и оба чувства измеряются по одной и той же шкале, достигаются одними и теми же средствами. И хотя Элла нарушила закон, она знала, что поступила правильно.
Новакович был мертв, однако теперь девушка почувствовала непреодолимое желание ударить его, плюнуть ему в лицо или сделать то, что сделал Лукас, — влепить в него еще одну пулю. Какой-то части ее естества хотелось почувствовать, на что это похоже, но еще больше Элла жаждала хоть каким-то образом обозначить для самой себя первый акт мести. От этой мысли она ощутила смесь стыда и возбуждения. Ей нужно, чтобы у нее на руках осталась его кровь.
Лукас все еще держал пистолет у бедра. Элла протянула руку и спросила:
— Вы не против?..
Он удивился, даже посмотрел на труп, чтобы убедиться, действительно ли Новакович мертв. Потом подал Элле пистолет.
Держа оружие обеими руками, она навела его на окровавленное месиво, в которое превратилась голова Новаковича. Элла закрыла глаза, но когда стала нажимать на спусковой крючок, заставила себя открыть их.
Звук выстрела и отдача потрясли ее: она даже не заметила, попала ли куда-нибудь. Лицо трупа совершенно не изменилось, поэтому она обернулась к Лукасу и спросила:
— Я попала в него?
Он кивнул и протянул руку, чтобы забрать оружие.
— Спасибо. Понимаю, вы поражены… — Неожиданно Элла почувствовала страшную слабость и замолчала, не закончив фразы, охваченная ознобом и бурей эмоций. Она попыталась взять себя в руки, не желая, чтобы Лукас подумал, будто это имеет отношение к смерти Новаковича. — Я должна была это сделать…
Больше она ничего не смогла сказать.
— Конечно.
Лукас спрятал пистолет и пошел прочь.
Когда они уже сидели в машине, он промолвил:
— Никогда больше не проси меня об этом.
— Я думала, именно для этого мы сюда и приехали. И я ничего не просила сделать ради меня; я просила ради моей семьи.
— И все-таки никогда не обращайся ко мне с такой просьбой. Я больше не убиваю людей.
Он завел двигатель.
— А если мы найдем человека, который…
— Я сделаю исключение, только одно. Это месть, а не терапия. Приведи в порядок нервы. Запишись