Путь тени

— Я имею в виду то, что поначалу все воспринимают магию по-разному.

— Да нет. Я о том, смогу ли я после этого…

— Летать? Становиться невидимкой? Лазать по стенам? Управлять огнем? Расхаживать среди смертных богом? — Блинт усмехнулся. — Вряд ли.

— Да нет же, я хотел спросить: смогу ли я ходить так же быстро, как вы? — с той же резкостью произнес Кайлар.

— Пока не знаю. Одно скажу наверняка: ты будешь перемещаться гораздо быстрее, чем те, у кого нет таланта, но людей, одаренных настолько, насколько одарен я, немного.

— Что же я смогу делать?

— Ты еще не вполне здоров, Кайлар. Поговорим после.

— Мне здесь совсем нечем заниматься! Я даже не встаю с кровати. Все, что происходит, от меня скрывают.

— Ладно, — сказал мастер Блинт. — Твой талант — все и ничего. В Уэддрине или Алитэре тебя называли бы магом. Шесть школ завели бы между собой спор о том, что тебе следует изучать и какого цвета носить мантии. В Лодрикаре или Халидоре ты считался бы майстером, вырастил бы на руках вир — подобие татуировки — и преклонялся бы перед королем, как перед Богом, но вместе с тем продумывал бы, как всадить ему в спину нож. В Иммуре ты был бы сталкером — всеми почитаемым охотником на животных и порой на людей. Во Фриаку ты бы звался горати, непобедимым воином, и в один прекрасный день мог бы стать королем, знающим толк в том, как угнетать людей и быть рабовладельцем. А на западе ты уже был бы в океане. — Он улыбнулся.

Кайлар же оставался предельно серьезным.

— Маги думают — они бы сказали «предполагают», для пущей важности, — что разные страны дарят миру разные таланты. Поэтому людей со светлой кожей и голубыми глазами считают колдунами, а смуглых — воинами горати. По их мнению, лишь маги из Ганду могут быть настоящими целителями. Утверждают, будто желтая кожа — верный признак того, что ее обладатель может врачевать. Это заявление ошибочно. Да, наш мир поделен на страны, но талант один. Каждый народ признает тот или иной вид магии, за исключением лэ'нотцев, которые ненавидят волшебство и соответственно не верят в него, но это отдельный разговор. Однако всякий народ имеет о магии свои представления. В Ганду много лет назад создали заклинание, страшнее которого свет не видывал. Это повлекло за собой такие ужасы, какие ты и вообразить себе не можешь, поэтому время спустя жители Ганду совсем отказались употреблять волшебство как оружие и теперь используют его только в лечебных целях. На протяжении веков они накопили серьезный запас знаний по врачеванию, а многие другие способности утратили. Если в ком-то из них проявляется талант управлять огнем, этот человек стыдится самого себя и позорит всю свою семью.

— Значит, нам об этих людях никогда ничего не узнать? — спросил Кайлар.

— Верно. Словом, существует то, что известно многим вокруг тебя и чему можно обучиться, то, в чем ты особенно ловок по своей природе, и то, что можешь постичь, приложив некие усилия. Талант — нечто само собой разумеющееся, и вместе с тем его можно менять. Это что-то вроде умственных способностей.

Кайлар недоуменно смотрел на мастера.

— Хорошо, объясню иначе. Есть люди, которые умеют производить в уме замысловатые вычисления. Другие говорят на нескольких языках. Для всего этого требуются задатки.

— Так.

— То, что ты способен производить вычисления, еще не означает, что ты посвятишь этому всю свою жизнь. А женщина, которая вынуждена заведовать счетными книгами и у которой есть соответствующие данные, естественно, научится считать. Или возьмем политика со склонностью к языкам. Если он не станет изучать иностранные языки, то всю жизнь будет говорить на одном-единственном — на родном.

Кайлар кивнул.

— Женщина, заведующая счетными книгами, если задастся целью и если приложит много усилий, возможно, и выучит еще один язык, но никогда не сможет бегло говорить на дюжине языков, а наш политик в жизни не произведет в уме сложный расчет. Понимаешь, к чему я клоню?

Кайлар задумался. Мастер Блинт не торопил его.

— Мы знаем, что у меня есть талант, но какой именно и много ли его — неизвестно, поэтому сложно сказать, что я смогу делать.

— Правильно. Я буду шаг за шагом обучать тебя, и ты непременно обретешь какие-то навыки. Если тебе потребуется спрятаться, талант затемнит то место, где ты стоишь. Понадобится незаметно где-то пройти? Он приглушит звук твоих шагов. Однако, как и всякий талант, он не безграничен. При свете полуденного дня ты в любом случае будешь заметен. А если под твоими ногами будет ковер из опавшей листвы, шаги, разумеется, не удастся сделать неслышными. У тебя есть талант, но ты, увы, не бог. Стань ты хоть самым красноречивым человеком в мире, если обзовешь короля — отправишься к палачу.

— А если я прекрасно выучу двенадцать языков, а вы заговорите со мной на тринадцатом, я вас не пойму.

— Порой ты умеешь слушать, — заметил мастер Блинт. — Итак, мне пора. Граф Дрейк о тебе позаботится. Он прекрасный человек, Кайлар. Исключительный человек. На него ты можешь положиться во всем, но не прикипай к нему душой. И думай о себе только как о Кайларе. Азот мертв.

— Мертв? — В Кайларе всколыхнулись ненавистные воспоминания, страх и злость. Маска вдруг слетела с его лица, он вновь стал Азотом и схватил мастера Блинта за руку. — Но… я же не?..

— Нет. Конечно нет. Полагаешь, что ты в аду? — Блинт обвел комнату жестом. — Ха! В рай меня бы ни за что не пустили.

Азоту ясно вспомнилось, как он видел торчащий из своей груди клинок. Нет, тут не могло быть ошибки. Что все это значило?

— Я не должен был соглашаться работать на них, — сказал мастер Блинт. — Они превратили бы меня в головореза, а оправдать и защитить не сумели бы. И в конце концов прикончили бы. Расправляться с врагами проще, чем с друзьями.

— Значит, вы убили нескольких мокрушников? — спросил Азот, стараясь держать себя в руках.

Он все это время гнал прочь мысли о том злополучном дне, а теперь больше не мог бороться с ними. Ему вспомнился ужас во взгляде лорда-генерала и то, как он, Азот, посмотрел себе на грудь…

— Толковые ребята не станут даже пытаться охотиться за мной. Врабль, Висельник, Рубщик — они вполне прилично получают и за обычную работу. Рисковать собственными шкурами им нет никакого смысла. А ты запомни: ты Стерн. И носишь эту фамилию с гордостью, несмотря на то что она не дарит тебе богатств. Стерны — бароны, то есть принадлежат к высшей знати, хоть и стоят на самой низшей ее ступени…

— Знаю, — сказал Азот, перебивая мастера. — Знаю.

Лицо мастера Блинта на миг сделалось виноватым. Или Азоту это лишь показалось? Мокрушник достал из кармана зубок чеснока и забросил его в рот. Если бы на его месте был кто угодно другой, он исчез бы из комнаты, не мешкая ни минуты, чтобы ничего не объяснять.

«Почему я так стараюсь угодить человеку, который чуть не убил меня? — подумал Азот. — Наверное, до сих пор надеюсь, что я ему дорог…»

Несколько недель подряд Азот пролежал в постели, совсем один. С прежней жизнью его теперь ничто не связывало. В ней остались его настоящие друзья — Кукла и Джарл. Только для них одних он что-то значил. Теперь его приятелем как будто стал Логан Джайр, но и ему пришлось уехать. Азота не навещала даже Мамочка К.

Когда граф и графиня приходили к больному вместе, это причиняло ему почти настоящую боль. Они непритворно любили друг друга, были счастливы и дорожили тем, что имели. Даже Логан и Сэра время от времени обменивались взглядами, в которых сквозило глубокое чувство. Эти взгляды, эта любовь отзывались в сердце Кайлара такой отчаянной тоской, что начинало сосать под ложечкой. Это не было голодом. Голод изводит, но его не стоит бояться. Нынешнее же ощущение можно было сравнить с иссушающей тело предельной жаждой. Кайлар как будто умирал от жажды, лежа на берегу самого большого в мире озера.