Мертвенно-бледное халидорское лицо на фоне сплошной белизны делало Гэрота похожим на призрак и приковывало все внимание к виру, игравшему по коже. К рукам короля-бога поднимались черные завитки энергии. Огромные узлы вздымались и опадали. Узлы, ощетинившиеся шипами. Колючки двигались не только взад-вперед, но и вверх и вниз, волнообразно, выдавливаясь из кожи и царапая ее внизу своими копями. Однако руками вир не ограничивался. Сгустки энергии обрамляли лицо владыки и поднимались еще выше, до самой бритой головы, где впивались в кожу, формируя колючую, дрожащую черную корону. По щекам правителя струилась кровь.
Большинство сенарийцев видели короля-бога впервые и были потрясены. Они вздрагивали каждый раз, когда взгляд Урсуула падал в толпу. Именно этого он и добивался.
Наконец Гэрот выбрал одну из соломин, предложенных Нефом Дадой, и переломил ее пополам. Выбросив одну половинку, добавил к ней двенадцать целых.
— Пусть теперь слово молвит Хали! — Сильный голос правителя вибрировал энергией.
Он дал знак грааварцам подниматься на платформу. При освобождении они получили приказ удерживать двор и расправиться с сенарийской знатью. Тем не менее горцев обратили в бегство, а Тэра Грэзин и ее приближенные улизнули. На свирепых грааварцев совсем не похоже. Неприемлемо, необъяснимо. Гэрот не понимал, что заставило людей отчаянно драться в один день и бежать на следующий.
Зато он понимал другое: это позор. Всю прошедшую неделю грааварцы чистили конюшни, вычерпывали выгребные ямы и драили полы. Им не дозволялось спать, и по ночам они натирали до блеска оружие и доспехи. Сегодня горцы загладят вину и в течение года будут жаждать доказать свой героизм. Приближаясь вместе с Нефом к первой группе, Гэрот успокоил вир. Когда люди начнут тянуть соломинки, пусть думают, что милуют одних и обрекают других вовсе не магия и не воля Гэрота. Напротив, это просто судьба, неумолимые последствия их собственной трусости.
Король-бог поднял руки, и все халидорцы в едином порыве стали молиться:
— Хали вас, Халивос рас ен ме, Хали мевирту рапт, реку виртум дефите!
Слова утихли, и к Гэроту подошел первый солдат. От силы лет шестнадцать, над губой — едва заметный пушок. У него подкашивались ноги, взгляд метался между соломинками и ледяным лицом короля- бога. В свете восходящего солнца голая грудь блестела от пота, мышцы сводило судорогой. Он потянул соломинку. Длинная.
Напряжение волной покинуло его, но лишь наполовину. Юноша рядом с ним — по виду как две капли, должно быть, старший брат — облизал пересохшие губы и схватил вторую соломинку. Короткая.
Тошнотворный выдох облегчения прокатился над отрядом, и тысячи зрителей, не видя соломинки, догадались: короткая. Горец, вытащивший ее, посмотрел на младшего брата. Тот отвел глаза. Осужденный на смерть, еще не веря, бросил взгляд на короля-бога и протянул ему короткую соломинку.
Гэрот шагнул назад.
— Хали молвила слово, — объявил он.
Послышался всеобщий вдох, и Гэрот кивнул отряду.
Воины, как один, подступили к юноше, и избиение началось. Не остался в стороне даже брат.
Дело пошло бы куда быстрее, будь у них рукавицы или древки копий. Либо мечи — для ударов плашмя. Однако Гэрот решил, что так лучше. Когда брызнет кровь, ей не место на одежде воинов. Она должна быть у них на коже. Пусть почувствуют тепло крови юноши, когда он умирает. Пусть узнают цену трусости. Халидорцы с поля боя не бегут.
Отряд набросился на несчастного с неожиданным энтузиазмом. Круг замкнулся, крики стали громче. Что-то отвратительно интимное было в том, как обнаженная плоть бьет по обнаженной плоти. Обреченный исчез из виду. Только мелькали локти да ноги. Спустя мгновения брызнула кровь. Юноша, который вытащил короткую соломинку, стал воплощением слабости отряда. На него пал выбор Хали. Каких-то две минуты, и он был мертв.
Отряд, весь в кровавых пятнах, тяжело дыша, прекратил экзекуцию. На труп под ногами никто не смотрел. Зато правитель удостоил взглядом каждого, задержав его на брате. Стоя над трупом, Гэрот протянул руку. Из запястья вырвался вир, превратился в рваную когтистую лапу и обхватил голову трупа. Когти сжались, и череп лопнул. От мерзкого чавкающего звука десятки сенарийцев не сдержали рвоты.
— Ваша жертва принята. Отныне вы чисты, — объявил Гэрот Урсуул, салютуя отряду.
Воины, салютовав королю-богу в ответ, заняли прежнее место в строю. Тело оттащили в сторону.
Урсуул двинулся к следующему отряду. Остальные четырнадцать экзекуций будут уныло похожи друг на друга. Хотя напряжение по-прежнему искрой прошивало каждый отряд — ведь наверняка те, кто закончил, лишатся друзей и родных в других группах, — Гэрот уже потерял к происходящему интерес.
— Неф, расскажи, что узнал о ночном ангеле, который убил моего сына.
Сенарийский замок значился у Кайлара далеко не первым в списке мест для посещений. Он загримировался кожевником: пятна краски на руках до локтя, заляпанная шерстяная туника, несколько капель особых духов, которые изобрел его учитель, ныне покойный Дарзо Блинт. Правда, вонял Кайлар чуть слабее, чем настоящий кожевник. Дарзо всегда предпочитал маскироваться под кожевников, свинопасов, нищих и бродяг, тех, кого приличные люди стараются не замечать, чуя неизбежный аромат. Духи Кайлар нанес только на верхнюю одежду. Если придется вернуться к прежнему облику, ее можно сбросить. Какой-то запах все равно останется, ну так любая маскировка не без изъянов. Главное в искусстве перевоплощений — чтобы недостатки и работа сочетались.
Восточный королевский мост сгорел во время штурма и, хотя майстеры его почти восстановили, был по-прежнему закрыт, поэтому Кайлар прошел по Западному. Халидорская стража едва удостоила его взглядом. Казалось, все внимание — даже майстеров — было приковано к помосту в центре замкового двора и отряду горцев, стоявших на холоде голыми по пояс. Кайлар не задержал взгляда на платформе, ища источники угроз. Все еще сомневался: что, если майстеры заметят его
Ворота с двух сторон охраняли четыре стражника, по шесть стояло на каждом сегменте крепостной стены ромбовидного замка. В строю, во внутреннем дворе, — пожалуй, около тысячи воинов, не считая двухсот грааварских горцев. В многотысячной толпе через равные промежутки располагались полсотни майстеров. В центре действа, на временной платформе, — ряд сенарийской знати, изуродованные трупы и король-бог Гэрот Урсуул собственной персоной, беседующий с вюрдмайстером. Как ни странно, несмотря на всех солдат и майстеров, это был, пожалуй, лучший шанс убить правителя.
Но Кайлар пришел сюда не убивать. Ему предстояло изучить одного человека. Разглядывая толпу, он быстро нашел того, кого описывал Джарл. Толстяк, рыжая бородка острым клинышком, на южнохалидорский манер. Большой крючковатый нос, дряблый подбородок и огромные мохнатые брови. Барон Кироф, вассал рода Джайров. Из сенарийской знати он одним из первых пал ниц перед Гэротом Урсуулом. Почему бы и нет? Хозяин мертв, да и собственные земли рядом с городом.
Кайлар придвинулся ближе. Барон Кироф потел и все время вытирал ладони о тунику, нервно беседуя с халидорскими вельможами. Кайлар осторожно пробирался за спиной вонючего кузнеца, когда тот вдруг резко ударил его локтем в солнечное сплетение.
Дыхание перехватило. Кайлар согнулся, и ка'кари в его ладони тут же превратился в кинжал.
— Хочешь лучше видеть, надо раньше приходить, как все! — рявкнул кузнец.
Он сложил руки на груди, демонстрируя могучие бицепсы.
Кайлар усилием воли заставил ка'кари раствориться в коже, извинился, потупив взор. Кузнец, ухмыльнувшись, вернулся к зрелищу.
Кайлар устроился поудобней. Теперь барон Кироф был как на ладони. Король-бог прошел половину отрядов, и букмекеры Са'каге уже принимали ставки, на какой номер из тринадцати выпадет смертельный жребий в каждой группе. Халидорские солдаты внимательно наблюдали за происходящим. Сколько сенарийцев умрут сегодня вечером за бездушие букмекеров, думал Кайлар, когда солдаты Халидора отправятся бродить по городу, мстя от горя за своих погибших? Са'каге умудрялось испоганить все, к чему
