настоящей правды. Даже если он проболтается, не утопит окончательно Флер. Зара изобразила мать глупенькой транжирой, которой до смерти хочется добыть золотую карту, чтобы тратить денежки Ричарда на модные туфли и парикмахерские. Энтони потрясен. Что же с ним было бы, расскажи она все, как есть? Что ее мама – циничная, бездушная обманщица, которая втирается в доверие к людям, когда они горюют и потому беззащитны? А потом благополучно удирает, пользуясь тем, что они не хотят преследовать ее, оберегая свою раненую гордость?
Правда здесь, у нее внутри только тоненькая занавеска отделяет ее от мира. Протяни руку и дерни – ткань порвется, и выйдут на свет все обманы, вранье и мерзкие выдумки, свернувшиеся у нее в мозгу, словно клубок змей. Только Энтони не протянет руку. Он думает, что уже узнал правду. Ему и в голову не придет, что там может быть что-то еще.
– По сути, она не лучше, чем проститутка!
– Она берет столько, сколько сама стоит! – отрезала Зара. – Разве твоему папе было с ней плохо?
Энтони растерянно посмотрел на нее.
– Так ведь он думает, что она его любит! Я и сам так думал. Я думал, что она любит его!
– Может, и любит.
– Когда люди любят друг друга, их не интересуют деньги!
– Конечно, интересуют, – свысока ответила Зара. – Ты разве не хотел бы иметь подружку, которая может купить тебе «порше»? Если скажешь «нет» – соврешь!
– Да, но настоящая любовь – это совсем другое! – возмутился Энтони. – Там важна личность.
– Там все важно, – отпарировала Зара. – Важнее всего деньги, потом уже внешний вид, ну а на крайний случай – личность.
– Господи, у тебя все мозги наизнанку! Деньги вообще ни при чем! Ну вот, например, выйдешь ты замуж за хорошего человека, а потом вдруг случится биржевой кризис, и он потеряет свои деньги?
– А, например, ты женишься на очень хорошей девушке, а она попадет в аварию и потеряет свою личность? В чем разница?
– Это не одно и то же, ты сама понимаешь. Почему ты защищаешь свою маму?
– Не знаю! – воскликнула Зара. – Наверное, потому что она – моя мама! Я никогда раньше никому про нее не рассказывала. Я и не понимала ничего… – Зара запнулась. – Ох, вот ведь черт! Зря я тебе рассказала.
– Лучше бы я и не спрашивал! Ну и каша…
Они со злостью смотрели друг на друга.
– Слушай, – сказала, наконец, Зара, – твой папа ведь не совсем тупой? Он не допустит, что бы она ободрала его дочиста, правда?
Зара заставила себя смотреть ему прямо в глаза.
Энтони медленно выдохнул.
– Наверное, не допустит.
– А тебе ведь нравится, что она здесь живет, скажи?
– Конечно, нравится! Даже очень. И что ты здесь живешь… тоже нравится.
– Это хорошо, – ответила Зара с улыбкой. – Потому что мне тоже нравится здесь жить.
Немного позже они вернулись в дом, и оказалось, что Флер и Ричард все еще добродушно переругиваются по поводу обоев.
– Энтони! – воскликнула Флер. – Вразуми своего папочку! Сначала он мне разрешил переделать кабинет по своему усмотрению, а теперь заявляет, что не хочет никаких узоров, только полоски или медальоны.
– Я не знаю, что такое медальоны, – ответил Энтони.
Он ожидал, что теперь, когда он знает правду, Флер покажется ему другой. Страшной, что ли. Он боялся той минуты, когда снова встретится с ней. А она такая же, как всегда, – приветливая, красивая. Она улыбнулась ему, и он неожиданно для самого себя улыбнулся в ответ. Да не ужели все, что рассказала про нее Зара, на самом деле правда?
Ричард сказал:
– Знаешь, Флер, давай ты прихватишь еще образцов, когда поедешь в Лондон? Наверняка мы найдем компромисс, только помни: именно мне предстоит сидеть в этом кабинете, да еще и работать по возможности. – Он улыбнулся Заре и Энтони. – Флер мечтает устроить здесь оранжевые стены.
– Не оранжевые, а терракотовые!
Зара спросила мать:
– Когда ты едешь в Лондон?
– Послезавтра, – ответила Флер. – В пятницу.
– Она поедет на панихиду, – пояснил Ричард.
Зара застыла. Ее лицо побелело.
– Ты поедешь на панихиду?
– Верно, – ответила Флер.
– На панихиду? – повторила Зара, не веря своим ушам. – Ты поедешь на панихиду?
