Спустя несколько дней ее мысли все еще оставались очень обрывочными, ускользающими. Большую часть времени она по-прежнему спала, а когда просыпалась, рядом всегда была Энн или кто-нибудь из служительниц. Должно быть, их здесь была целая дюжина. И еще множество детей. Они вытягивали шеи, чтобы взглянуть на нее, а спустя какое-то время после полудня, когда бывало уже не так жарко, Рэли слышала их вопли или смех, когда они играли снаружи.
Только в середине ночи, когда становилось прохладно и откуда-то доносились пение сверчков и лай собак, Рэли чувствовала, что ее мысли постепенно начинают обретать четкость. Она начинала осознавать свое нынешнее положение. Она была самым знаменитым актером-ребенком в мире, а потом стала никем. Буквально. Просто девочкой, которую спасли в море.
О, как она ненавидела это состояние. У нее не было сил говорить, не стало энергии. Через несколько дней она села в кровати и едва не повалилась назад – так поплыло у нее в голове. Ее ноги были как ватные, когда она попыталась встать, и она грохнулась бы лицом об пол, если бы не быстрые руки темной, молчаливой женщины, сидящей рядом. Женщина поддерживала ее, когда она умывалась нагретой солнцем водой. Взглянув в зеркало, она увидела, что ее волосы острижены. Она осторожно потрогала уродливый свежий рубец. Подумала о Поле и задумалась: почему бы это? Потом медленно вернулась к кровати, села на ее край, тяжело дыша, пока женщина помогала ей переодеться в просторную хлопковую одежду. Она странно почувствовала себя в этой одежде. Словно позировала, выдавая себя за кого-то. Босая, вся дрожа, она медленно вышла из лазарета и огляделась.
Поселок представлял собой ряд низких глинобитных построек среди банановых деревьев, пальм и тропических цветов. Пара лошадей взирала на нее поверх полуразвалившейся изгороди. Кукарекал петух, и три или четыре мальчика играли неподалеку, с любопытством поглядывая на нее темными глазами. Она осторожно двинулась вперед, на звук смеха ярдах в двухстах от нее. Оттуда также доносилась музыка. Моцарт. Ярко светило солнце, воздух был влажным.
Рэли увидела их всех, у них был ленч, они сидели за маленьким столиком под навесом террасы, а на кафельном полу жужжали вентиляторы и сновали слуги, подавая блюда. Завидев ее, все захлопали. Один из ребят, тот, который, как она полагала, был из Швеции, вскочил и помог ей сесть в его кресло. Кто-то принес ей тарелку, наполненную рисом, бобами и курицей, политой чем-то похожим на шоколадный соус. И бутылку кока-колы. И все хлопотали вокруг и спрашивали, как она себя чувствует. Так похоже на старые времена, когда она всегда была в центре внимания. Но выражение их глаз было иным. Сочувствие, жалость. Она моргнула и отвернулась, словно получила пощечину.
Я покажу вам всем, поклялась она и, развернув плечи, пробормотала, что чувствует себя великолепно. В самом деле. Она налила кока-колы в стакан со льдом и сделала глоток. Это было самое вкусное, что она пробовала когда-либо в жизни.
Элеонор Фиск, конечно, сидела во главе одного из столов и добродушно смеялась над тем, что ей только что сказал сидящий справа от нее парень. Она была заядлая курильщица, Рэли видела, как, съев кусочек чего-то, она тут же затягивалась. И Чарльз. Каждый раз, когда он глядел на свою жену, у Рэли возникало чувство, что он никак не может поверить, что она, в самом деле вышла за него замуж и даже приняла его фамилию.
Какой-то парень, англичанин, флиртовал с Энн, и она, хлопая ресницами, держалась нарочито смущенно. Странно, подумала Рэли, нахмурившись, а ты думала, что желающие стать врачами должны быть выше всего этого. Что-то вроде того, как выглядит ее мать, когда занята своим делом. Рэли осуждающе сжала губы – ей претили любые виды слабости.
Кто-то сменил пластинку, на этот раз поставил Скарлатти, ту самую вещь, которую она всегда играла дома. Она проглотила комок в горле. В ее сознании проплывали образы матери, ее маленькой собачки, Дарби, Пола. Но что-то опять беспокоило ее в связи с Полом.
Она кое-как ковыряла еду в своей тарелке, погруженная в свои мысли и очень несчастная.
ГЛАВА 52
Спустя несколько дней Рэли, в просторной рубахе, сунув руки в карманы просторных белых брюк, уже разгуливала по поселку, поглядывая по сторонам, пытаясь разобраться, что за жизнь здесь протекает, что к чему.
Тут и там разбросаны скопления глинобитных домиков для ассистентов и другого обслуживающего персонала.
Тут были две библиотеки, уставленные полками книг на всех языках, с длинными столами, за которыми работали ассистенты в большинстве на старых, двадцатых годов, пишущих машинках. Беспрерывно вращались лопасти вентиляторов, приводимые в движение от генератора, и всегда присутствовала молчаливая мексиканская женщина, подметающая песок, который почему-то всегда покрывал кафельные полы.
Это было святилище, созданное для работы. Именно для этого все они сюда и съехались, как сказала ей Элеонор во время одного из тех долгих разговоров, что они вели в эти дни, – чтобы отстраниться от бесконечных баталий в университете и постоянных чаепитий. Здесь приехавшие студенты использовали каждый час и каждую минуту.
Они – Элеонор и Чарльз – приезжают в Мексику уже многие годы, как только выкраивают для этого несколько недель. А потом Чарльз получил по наследству некоторые деньги, рассказывала Элеонор, и глаза ее при этом сверкнули, и они поняли, что теперь наступило время перебраться сюда, что теперь они могут себе это позволить. И они так и сделали, но не только они. Вначале приехало в качестве ассистентов- исследователей несколько студентов-выпускников. Потом начали прибывать на время каникул мыслители со всего света, и они очутились снова как бы в той же обстановке, из которой прибыли сюда.
Потом постепенно, осторожно стали следовать вопросы, кем она может быть и откуда могла появиться. Элеонор пыталась помочь ей. И Чарльз. И Энн. Рэли поеживалась от их причиняющего боль сочувствия и ненавидела их за то, что они ее жалели.
Она уже размышляла, как выберется отсюда. Но не могла как следует все обдумать, потому что все еще была не в состоянии вспомнить случившееся до конца. А главное – что предшествовало ее появлению здесь.
Рэли стояла в дверях главного здания, ощущая легкое головокружение. Кафельный пол застлан яркими мексиканскими коврами. Примитивные художественные и племенные маски украшали стены. Здесь было и несколько английских антикварных вещей, которые Элеонор унаследовала от своей матери. Несколько красивых современных изделий, пара кресел Кнолла, большой стеклянный стол, который переезжал из одного университетского кампуса в другой. Здесь была даже скульптура Бранкузи.[14]
