случае, мне так запомнилось — по Гималаям. В общем, там определенно были горные вершины и не было фенов.
— Должно быть, в Бирмингеме тебе теперь нестерпимо скучно, — сказала я.
— На выходные я почти всегда уезжаю. Мама говорит, ты здесь учишься? — спросил Джей, любезно переводя разговор на меня. — Кое-кто из моих друзей — выпускники Лондонской школы экономики.
Мне уже приходилось сталкиваться с подобным. Независимые исследователи, не имеющие отношения к лондонским вузам, вызывают подозрение, хотя таких, как я, в Лондоне немало.
— Я пишу диссертацию в Гарварде, — объяснила я. — То есть до сих пор числюсь там, хоть и работаю здесь. Почти любой, кто учится на историческом, на четвертом или пятом году обучения едет за границу собирать нужный материал.
— А ты на?..
— Пятом, — ответила я.
Джей не сказал вслух: «И до сих пор возишься с диссертацией?» — но наверняка так подумал. Я мысленно его поблагодарила. В жизни не забуду, как бабушка, когда я сказала ей, что буду учиться примерно семь лет или даже больше, испуганно прокричала в телефонную трубку: «Но ты ведь сможешь все бросить, если выйдешь замуж?»
— Долго мучаешься, — произнес Джей, что я восприняла как ужас бабушки, но выраженный нейтральными словами.
— Да, программа у нас немалая, — согласилась я. — Раньше можно было учиться четырнадцать лет, а теперь самое большее — десять.
— Десять? — Джей чуть не задохнулся. — Я выучился на магистра управления бизнесом за два года, а мог ограничиться одним.
— Конечно, большинство начинает параллельно преподавать, — сказала я. — Платят нам только за первые два года, а потом, если продолжаешь писать диссертацию, приходится подрабатывать. Но преподавание отнимает море времени, и ты будто попадаешь в заколдованный круг: учишь, чтобы иметь возможность писать, но писать некогда, потому что связался с преподаванием. Втягиваешься в эту жизнь, а потом, когда в один прекрасный день вдруг просыпаешься, смотришь — прошло десять лет. Как Рип Ван Винкль, — прибавила я, чтобы было понятнее.
— Какая у тебя тема?
— «Шпионы периода наполеоновских войн». Алый Первоцвет и прочие.
— Кто-кто? — Джей недоверчиво взглянул на меня, поднеся к губам кружку с пивом.
— Алый Первоцвет. О нем есть целая книга, написала баронесса Орци. Довольно известный шпион.
«Ну и что?» — одернула я себя. Пускай он не имеет понятия, кто такой Алый Первоцвет. Большинство американцев едва знакомы с английской историей и литературой, а я, например, ни в зуб ногой в бизнесе и компьютерах. Он мог поразиться моему невежеству, точно как же, как я — его исторической безграмотности.
Так или иначе, Алекс не придется за меня краснеть.
Судя по всему, мои речи ничуть не увлекли Джея.
— Как, говоришь, его называли? — спросил он.
— Алый Первоцвет, — извиняющимся тоном сказала я.
— А-а.
Почувствовав, что разговор сходит на нет, я поспешила продолжить:
— Он лишь один из тех, чьи биографии я изучаю. В данный период меня интересует роль английских шпионов в подавлении ирландского восстания 1803 года.
До меня с опозданием дошло: раз Джей не имеет представления об Алом Первоцвете, то и об ирландском восстании 1803 года слыхом не слыхивал. Впрочем, тут все было понятно без пояснений. Как цвет белой лошади Джорджа Вашингтона. В конце концов, парнишка учился в Стэнфорде, уж настолько-то простые вещи мог уяснить.
— Подавление ирландского восстания… — Джей задумался. Хоть самое главное он явно запомнил, даже если успел забыть год. — А тебя это не слишком удручает? Печальная тема.
Удручало меня многое. Компьютер в зале рукописей. Почерк мисс Гвен. Жидкий картофельный суп с гренками, что подавали на ленч в кафетерии Британской библиотеки. Только не ирландское восстание.
Я пригубила вина.
— Почему ты считаешь, что это может удручать?
— Ну как же! — Джей улыбнулся. — Рыжеволосый народ. Неужели тебе не жаль ирландцев?
Я пожала плечами:
— Прошло двести лет. Слишком поздно искать виноватых.
— Но безобразия продолжаются. Вспомни Балканы.
— Лучше не буду, — сказала я.
— А предательницей предков ты себя не чувствуешь?
— Мои предки, надеюсь, умели мыслить здраво.
Если честно, я в этом сомневалась. Мои предшественники могли быть какими угодно, но благоразумием, думаю, не отличались. Я сменила тактику.
— Англичане свирепствовали в Ирландии, верно, но в те времена у них были на то веские причины, пусть мы сегодня этих причин и не понимаем. Вспомни «Унесенных ветром». Когда их читаешь, естественно, сознаешь, что рабство чудовищно, тем не менее болеешь за южан.
Я вдруг подумала о том, что человек, не ведающий, кто такой Алый Первоцвет, наверняка не читал и «Унесенных ветром».
Джей откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.
— Получается, ты релятивистка.
Ненавижу, когда люди ведут себя так, будто в два счета все постигли.
— Я этого не говорила, — тотчас ответила я.
В колледже Джей определенно был любителем разного рода прений. Его глаза загорелись в предвкушении жаркого спора. А может, просто от пива. Черт побери! Когда наконец явится официант с едой?
— Как же тогда это называется?
Я уперла локти в стол.
— Послушай, оценивать то или иное историческое событие следует непременно с учетом всех обстоятельств. Ирландия грозила безопасности Англии. Британцы воевали с Францией, их европейские союзники были совершенно ненадежными и могли в любую минуту превратиться в противников.
— По-твоему, это оправдывает поведение англичан?
— Дело не в оправдании. — Я теряла терпение. Поймав себя на том, что повышаю голос, я схватилась за бокал, немного успокоилась и снова попыталась объяснить: — Задача историка — не судить либо оправдывать. Мы стараемся проникнуть в сознание людей из тех времен и взглянуть на мир их глазами.
— То есть уклониться от ответственности, так?
— Не так. Восстановить истину. Со всей ответственностью. Остальное — для спорных журнальных статей.
— Люблю спорные статьи, — сказал Джей.
— Я тоже, — призналась я. — В отдельных случаях. О, смотри! Несут еду.
Официант приблизился, но, увы, не к нам. К людям за соседним столиком. Зато мы отвлеклись от разговора. Джей повернул голову. В эту минуту с шумом распахнулась входная дверь и вошли три молодых человека, впуская уличный холод и чему-то смеясь. Один указал на бар, другой тут же скинул куртку. А третий…
Коварные бабочки, те самые, которые и не думали порхать в груди, когда я смотрела на стоявшего у стойки Джея, вдруг очнулись и, нарядившись в килты, под звуки волынок пустились в шотландскую плясовую.
Колин был в Лондоне.
