еще.
— Другие привычки мисс Гвен? — спросила Летти, стараясь говорить беззаботно, но без особого успеха.
Джефф нахмурился:
— Не хотел тревожить вас в присутствии остальных. По-моему, возвращаться домой вам теперь небезопасно.
— Убийца Эмили, — с тяжестью на сердце произнесла Летти, вмиг возвращаясь с небес на землю. За болтовней о мимах и летучих мышах она позабыла, сколь опасна игра, в которой она участвует. — Еще неизвестно, узнал ли он меня.
Джефф скрестил на груди руки — сама непреклонность.
— Не будем искушать судьбу.
С чувством странного удовлетворения Летти пробормотала:
— Наверное, стоит спросить Джейн и мисс Гвен, можно ли мне остаться у них.
— Хотите полюбоваться на мисс Гвен в ночном колпаке? Боюсь, потом долго будете приходить в чувство.
— Лучше уж мисс Гвен в колпаке, нежели Черный Тюльпан.
— Не знаю, не знаю. — Заложив руки за спину, Джефф прошел к буфету и рассмотрел Дублинский замок, неумело, но старательно вырисованный на большой глиняной тарелке. — У меня есть предложение получше.
— Какое же? — Летти застыла посреди комнаты, словно приклеенная.
Джефф медленно повернул голову и взглянул жене в глаза.
— Поедем домой, — просто сказал он. — Ко мне.
Глава 23
В четверг вечером, зажав под мышкой бутылку вина, я снова шла по Бромптон-роуд.
Нет, я вовсе не задумала опять побывать там, где во вторник оказалась в столь глупом положении. Просто так складывалось. Мать Пэмми жила в Болтонсе. По иронии судьбы, дорогу туда я знала единственную: от станции метро Саут-Кенсингтон по Бромптон-роуд. Конечно, можно было взять такси, но тогда получалось бы, что я трушу, не говоря уже о лишних расходах. Роскошества аспиранту не по карману.
Проходя мимо злосчастного индийского ресторана, я не удержалась и заглянула сквозь стеклянную дверь внутрь. Близился вечер, и у бара толпились посетители, но высокого блондина среди них не было. Не то чтобы я надеялась его увидеть. И не то чтобы сильно но нему страдала. Я постаралась забыть об этой нелепой истории. Дурацкие бабочки, смехотворная радость, отчаяние, потуги что-либо понять — мое безумное увлечение породила банальная тоска. Как не упускала случая подчеркнуть Пэмми, я слишком долго ни с кем всерьез не встречалась. Потому усилиями богатого воображения и превратила первого более или менее симпатичного парня в сущего героя-любовника.
Да, да, подумала я, стараясь отделаться от назойливых мыслей. Я повела себя как дура. Но теперь все в прошлом, и не стряслось большой беды, лишь пострадало мое самолюбие, а об этом знаю одна я.
Вернувшись домой во вторник вечером, я уселась за стол в кухоньке тесной квартиры в цокольном этаже и разложила по полочкам все, что нас связывало. Без учета того, что я себе нафантазировала, идиотских ожиданий звонка и имен для наших детей. Только случившееся на самом деле, начиная с первой встречи в квартире его тетки.
Минуло целых две недели. Не может быть! Да-да. Я сосчитала дни, потом еще раз, дабы не ошибиться. Перебрав в памяти события этих двух недель, я с облегчением пришла к выводу, что, хоть и не было оправдания моей тупости, Колин о ней знать не мог. Если не принимать в расчет сценку в Суссексе, я не сделала и не сказала ничего такого, что говорило бы о большем, нежели дружеское расположение. А в той комнате было слишком темно. Возможно, он ничего и не заметил. Не стоило тревожиться.
И бояться новых встреч.
Позвонить его тетке я таки намеревалась. Спустя какое-то время. Но это вовсе не означало, что я буду вынуждена говорить и с ним.
За последнюю неделю мне удалось раздобыть массу сведении для диссертации — без какой бы то ни было помощи Селвиков, чем я очень гордилась. Правильное направление мне, несомненно, указали их бумаги, по на тропинку Олсуорси-Олсдейл я вышла сама и теперь пожинала обильные плоды.
Было приятно сознавать, что я знаю такое, о чем и не подозревал Колин Селвик.
Смерть Эмили Гилкрист поднимала ряд неожиданных вопросов. Я ломала голову, сколько еще черноволосых шпионок, о которых не сохранилось ни единой записи, орудовали во Франции и в Англии. Совпадение внешности — или как там говорил Джефф? Я записала и сохранила файл на трех дисках, так, на всякий случай, — одним словом, черные волосы и белая кожа вряд ли кого-нибудь настораживали. Знаю, не пристало историку влюбляться в собственную теорию, однако я только и думала теперь, что о целом объединении шпионок-француженок, подобных ангелам Чарли из восемнадцатого века. Нет, те были загадочнее.
В сравнении с ними группа шпионов Розовой Гвоздики выглядела безынтересной.
Кто же был главным Черным Тюльпаном? На ум приходил мистер Тротуоттл, но переодетой в женщину брюнеткой он оказаться не мог. Нос, как у него, намеренно не вырастишь.
Что же касалось лорда Вона… Вряд ли он был женщиной, скажем, подобно Эону де Бомону. Но я не верила и в то, что Вон заодно с Джейн, как не верил и Джефф. Лорд Вон преследовал лишь корыстные цели, его не заботил на король, ни отчизна, ни даже столь редкое сочетание острого ума и прекрасного женского личика.
Мог ли он управлять компанией шпионов? Пожалуй. Маркизу Вон знал долгое время… а жениться не торопился. Или же руководила она? Либо другая черноволосая шпионка? Оставалось только гадать. По сути, лорду Вону не было смысла взваливать на себя столь тяжелую ношу. Если бы французы победили, он, чье имя значилось в британской книге пэров, потерял бы больше денег и веса в обществе, нежели приобрел. И среди французов находились аристократы, что не жалели жизни в борьбе за идею, — например первый муж Жозефины Бонапарт, революционер, — но большинство из них заканчивали гильотиной. Вон был человеком иного склада.
Какое-то время, сидя в тот день за излюбленным столом в Британской библиотеке, я размышляла, в чем же тут секрет. Занятно было бы, окажись маркиза и впрямь главой Черного Тюльпана. Поистине талантливая шпионка вполне могла набрать в свою команду себе подобных, чтобы дурачить врагов.
К сожалению, последующие события заставили меня усомниться в справедливости такого предположения, если не сказать больше.
Печально, когда исторические записи идут вразрез с полюбившейся тебе версией. Неужто никто не понимал, что, если бы события развивались по-моему, было бы куда интересней?
Чем дальше я шла, тем меньше встречала прохожих. Вечер был холодный, слякотный, стылый ветер пронимал насквозь. Мне вдруг представились бритты, что скучковались у костра посреди хижины и порешили: куда лучше одежда из толстой шерсти, чем голубая краска на голом теле. Тут я поняла, что заставило «отцов-пилигримов» погрузиться на «Мейфлауэр» и уплыть в Новый свет. Отнюдь не религиозной свободы они жаждали, как написано в учебниках для младших школьников, а мечтали понежиться на пляже. Насладиться теплым песком, полюбоваться пальмами, погреться на солнышке… А в итоге получили индейки да «Уолл-марты». Хотя и вместе со свободой совести, значит, покинули Британию все равно не зря…
Мокрые листья, что устилали тротуар, липли к подошвам и зловеще хлюпали, точно водяные чудища из фильмов, которые показывают глухой ночью. Ради матери Пэмми, точнее, ее ковров, по которым недозволительно разгуливать в сапогах, будь ты хоть самим Джимми Чу, я надела туфли на каблуках и с узкими носами, и мои ноги нещадно хлестал ветер.
Дойдя до конца дороги, я свернула па дугообразную улочку, где, с тех пор как приехала из Нью-Йорка, проживала мать Пэмми, — царство тридцати особняков викторианской эпохи, оснащенное таким обилием
