должно быть, когда я поставил его и стал загружать машину, потом я увидел ее открытую дверцу на фоне больших кактусов-опунций, смазанный снимок пальм и домов, очень четкий кадр шоссе с мчащимися машинами и людьми. Хороший был кадр с красным водовозом, который задел шакала, и еще с десяток снимков юкк, возле которых я поставил машину у подножия холма.
Четко получились мои руки – это когда я ставил аппарат на кухонный столик внутри «виннебаго» – и несколько великолепных натюрмортов – пластмассовые чашки с ложечками. Дальше была только даром истраченная пленка: моя спина, открытая дверь душевой, спина Джейка и «лицо для публики» миссис Эмблер.
Вот только самый последний ее снимок… Она оказалась как раз перед айзенштадтом, глядя прямо в объектив. Она тогда говорила: «Когда я думаю, что бедняжка была совсем одна…» – и тут же повернулась, сделав «лицо для публики», но мгновением раньше, глядя на то, что она считала чемоданчиком, и отдавшись воспоминаниям, она была такой, какую я все утро пытался поймать своим объективом.
– Значит, ты был знаком с этой Кэтрин Поуэлл в Колорадо? – Рамирез, как всегда, заговорила без обращения, и тут же заработал бесшумный факс, печатая биографические сведения. – Я всегда подозревала, что у тебя на душе какая-то мрачная тайна. Это из-за нее ты переехал в Финикс?
Я следил за появившимися на листке бумаги словами. Кэтрин Поуэлл: 4628, улица Голландца, Узел Апачей. Сорок миль отсюда.
– Матерь Божья! Ты что же, детей совращал? По моим расчетам, ей было семнадцать лет, когда ты там жил.
Ей было шестнадцать.
«Это ваша собака?» – спросил ее ветеринар, и лицо его сморщилось от жалости, когда он увидел, как она молода.
«Нет, – сказала она. – Это я сбила ее».
«Боже мой, сколько же вам лет?»
«Шестнадцать. – Она говорила честно, открыто. – Я только что получила права».
– Так ты собираешься рассказать мне, какое отношение она имеет к «виннебаго»? – спросила Рамирез.
– В Финикс я переехал, потому что тут не бывает снега, – ответил я и выключился, не прощаясь.
Биографические сведения продолжали бесшумно печататься. Работала на автомобильном заводе «Хьюлетт-Паккард» штамповщицей. Уволена в 2008 году, возможно, в результате объединения предприятий. Разведена. Двое детей. Переехала в Аризону через пять лет после меня. Работает программистом в управлении автомобильной фирмы «Тошиба». Имеет водительские права, выданные в Аризоне.
Я вернулся к проявителю и всмотрелся в снимок миссис Эмблер. Я всегда говорил, что собаки не получаются на фотографиях. Да, Тако не было ни на смазанных полароидных фото, которые миссис Эмблер так старалась показать мне, ни в тех мелочах, о которых она старалась рассказать. Но собачка Тако ожила в чувствах боли, любви и сознания потери, что выражались на лице миссис Эмблер на этом снимке. Собачка появилась передо мной как живая – сидит рядом с водителем и нетерпеливо тявкает, когда зажигается зеленый сигнал светофора.
Я вставил в айзен новую катушку и поехал к Кэти.
Ехать пришлось по Ван-Бюренскому шоссе: было уже около четырех часов дня, на разделенных трассах начинался час пик. Однако шакала уже убрали. Гуманное Общество действует расторопно. Как Гитлер со своими нацистами.
«Почему у вас нет снимков вашей собаки?» – спросил у меня Хантер. Естественно, что человек, у которого стены увешаны фотографиями собак, должен иметь и снимок своей собственной собаки, но дело было не в этом. Хантер уже знал про Аберфана, следовательно, он получил доступ к моему досье. Поскольку оно было закодировано, меня должны были известить, прежде чем разрешить кому-нибудь доступ к моим биографическим данным. Но для Гуманного Общества, видно, закон не писан. Не так давно Долорес Чивир, одна из знакомых мне по газете репортеров, пыталась опубликовать статью о нелегальных связях Общества с банками биографической информации, но не сумела собрать достаточно доказательств, чтобы убедить редактора. Не пригодился бы ей этот случай со мной?
В моей биографии Общество могло найти сведения об Аберфане, но не о том, как он умер. В те годы убийство собаки не считалось уголовным преступлением, а в суд на Кэти за невнимательность при вождении я не подавал, даже в полицию не заявлял.
«Я считаю, надо заявить в полицию, – сказал помощник ветеринара. – Осталось в живых меньше сотни собак. Нельзя же позволять людям давить их почем зря».
«Побойся ты Бога, ведь шел снег, машины заносило, – рассердился ветеринар. – Она же еще ребенок».
«Ну, она достаточно взрослая, чтобы получить права, – сказал я, глядя на Кэти, которая рылась в сумочке, отыскивая свое удостоверение. – Достаточно взрослая, чтобы ездить по дорогам».
Кэти нашла удостоверение и протянула его мне. Оно было совсем новенькое, даже блестело. Кэтрин Поуэлл. Две недели назад ей исполнилось шестнадцать лет.
«Это пса к жизни не вернет. – Ветеринар взял у меня права Кэти и вернул их ей: – Поезжайте домой».
«Мне надо занести ее имя в записи о происшествиях», – настаивал помощник.
Она вскинула голову и произнесла:
«Кэти Поуэлл».
«Оформлять будем позже», – решительно сказал ветеринар.
Но они так ничего и не оформили. На следующей неделе началась третья волна инфекции и, видимо, уже не было смысла что-то оформлять.
