нет лицевых мышц, но их можно фотографировать. Снимки великолепно отражают кошачьи самодовольство, хитрость, презрение. Может быть, фотографу не удается «схватить» то единственное, что выражают собаки, – любовь.
Я все смотрел на фото.
– Славная была, видно, собачка, – сказал я наконец, возвращая снимок хозяйке. – Должно быть, совсем маленькая?
– Я могла носить Тако в кармане. Это не мы назвали ее Тако, а один человек в Калифорнии, ее первый хозяин, – сказала она, словно и сама понимала, что разглядеть собачку на фото не удается, и думала, что, если бы это она дала ей имя, получилось бы по-другому: и имя, и собачка стали бы более настоящими. Словно в имени могло содержаться то, что не получалось на фотографии: все поведение собачки и то, что она значила для своей хозяйки.
Увы, имена ничего об этом не говорят. Я ведь сам дал имя своему Аберфану. Помощник ветеринара, услышав это имя, впечатал в компьютер «Абрахам».
«Возраст?» – спросил он спокойно, хотя ему вовсе не надо было вводить данные в компьютер, а следовало помогать ветеринару в операционной.
«Да вот же тут все перед вами, черт побери», – не выдержал я.
«Я не вижу, где тут Абрахам…» – упрямо тянул он.
«Аберфан, черт возьми! Аберфан!»
«Ага, вот где», – равнодушно проговорил помощник, найдя наконец данные.
Кэти, стоявшая за конторкой, подняла лицо от экрана компьютера. Упавшим голосом она произнесла: «У него была эта новая паравирусная инфекция и он выжил?»
«Да, он переболел новым вирусом, но он был жив, пока вы не попались ему на пути».
– У меня была австралийская овчарка, – поделился я с миссис Эмблер.
Тут в фургон вошел Джейк с пластмассовым ведерком в руках.
– Что же ты так долго? – спросила миссис Эмблер. – Кофе стынет.
– Надо уж отмыть как следует нашу старушку Винни. – Он всунул ведерко в тесную раковину и стал энергично нажимать на насос. – Очень уж она запылилась в этих песках.
– Я рассказывала мистеру Маккоуму про Тако, – сказала жена. Она привстала и протянула мужу чашку: – Выпей, а то кофе совсем остынет.
– Минуточку, сейчас. – Он перестал работать насосом и вытащил ведерко из раковины.
– У мистера Маккоума тоже была собака, – продолжала старушка, все еще протягивая чашку. – У него была австралийская овчарка. А я ему рассказала о нашей Тако.
– Это ему неинтересно. – Джейк с женой обменялись понимающими взглядами, на которые супруги бывают такие мастера. – Ты ему про «виннебаго» расскажи. Он ведь за этим приехал.
Джейк выбрался из фургона. Я завинтил колпачок и убрал телекамеру в футляр. Старушка повернулась к плитке, сняла крошечную кастрюльку, вылила в нее кофе. Я сказал:
– Кажется, я уже все отснял, что требовалось.
Она не обернулась.
– Он Тако никогда не любил. Даже не позволял ей спать с нами. Говорил, у него ноги затекают от этого. А ведь собачка была такая маленькая, ничего почти не весила.
Я отвинтил колпачок телекамеры.
– Знаете, что мы делали в тот день, когда она умерла? Пошли за покупками. Я не хотела оставлять ее одну, а Джейк сказал, что ничего с ней не сделается. В тот день было градусов тридцать, он все таскал меня из магазина в магазин, а когда мы вернулись, собачка уже умерла. – Она поставила кастрюльку на плитку и зажгла горелку. – Ветеринар сказал, что это новый паравирус, но я-то знаю, что она умерла от сердца, бедняжечка.
Я аккуратно поставил аппарат на пластмассовый столик, высчитав направление объектива.
– Когда умерла Тако? – спросил я, чтобы женщина обернулась.
– В девяносто шестом. – Она повернулась ко мне, и я почти беззвучно нажал на кнопку. Но лицо все- таки было, как полагается, на публику: извиняющаяся улыбка, чуть сконфуженно. – Ох, сколько уже времени прошло!
Я встал, собрал свои фотокамеры и вновь сказал:
– Кажется, я все уже заснял, что требовалось. А если нет, я еще раз подойду.
– Не забудьте свой чемоданчик. – Она подала мне айзенштадт. – А от чего умерла ваша собака? Тоже от этой инфекции?
– Мой пес умер пятнадцать лет тому назад. В две тысячи тринадцатом году.
Она кивнула понимающе.
– Это была третья волна.
Я выбрался наружу. Джейк стоял за машиной, под задними окнами, с ведерком в руках. Он перехватил его в левую руку, а правую протянул мне:
– Все сняли, что надо?
– Да. Ваша жена мне вроде все показала.
