тридцать футов, Аббас заморгал, узнавая Тангейзера, а тот указал пистолетом ему за спину. Нетвердо держась на ногах, как сильно ударившийся человек, Аббас развернулся навстречу несущемуся на него копью. Тангейзер выпустил поводья Бурака и пригнулся к шее коня, готовясь к прыжку. Бурак перелетел через кучу мертвецов слева от Аббаса, ничего не задев, и приземлился, не теряя аллюра. Рыцарь, несущийся на Аббаса, удивленно повернул голову. Оказавшись в десяти футах от него, Тангейзер прицелился и выстрелил рыцарю в грудь.
Стальная пуля пробила нагрудник, и рыцарь завалился назад, на луку седла, его копье описало широкую дугу и упало, когда конь понес. Тангейзер мягко натянул поводья, призывая Бурака остановиться, и развернулся. Рыцаря бросило вперед. Аббас махнул сверкающим клинком перед носом у несущегося коня, конь свернул в сторону, и, когда всадник вывалился из седла на землю, его рука запуталась в поводьях, натягивая их, после чего конь остановился. Аббас упал на колени и оперся на меч.
Тангейзер спешился рядом с ним. Аббас был так густо залит кровью, что было невозможно разглядеть его раны. Он поднял голову.
— Ибрагим.
— Отец, — отозвался Тангейзер. — Все будет хорошо.
Он поднял Аббаса на ноги и прислонил его к боку Бурака. Потом присел и подставил руки под ногу Аббаса.
— Давай вместе.
Тангейзер поднял его, а Аббас закинул ногу, сумел сесть в седло и привалился к шее Бурака, обхватив ее обеими руками. Тангейзер взял уздечку.
— Молись, — сказал он. — Прочти Ад-Дарият.
Пока Тангейзер вез Аббаса к замершей на месте лошади рыцаря, они произносили суру вместе:
— Клянусь ветрами, что веют, рассеивая прах, тучами, несущими бремя дождевой воды, кораблями, плавно скользящими по морю, ангелами, распределяющими веления Аллаха, обещанное вам истинно осуществится. Воистину, суд праведный грядет!
Тангейзер склонился над павшим рыцарем. Красная пена пузырями выходила из его ноздрей, борода блестела от крови. Рука зацепилась за поводья коня; Тангейзер наступил на его руку и высвободил поводья. Он сел верхом на боевого коня, и тот поднялся под ним на дыбы, но Тангейзер сжал коленями его бока и усмирил животное; Бурак подошел ближе, и его присутствие, кажется, успокоило другого коня. Аббас цеплялся за короткую льняную гриву, теперь его губы шевелились, не произнося ни звука. Тангейзер взял Бурака за поводья, и они все вместе двинулись обратно в котловину.
Тангейзер поглядел на юг и увидел отряд Людовико, проделавший уже половину пути через долину к выходу из котловины. Орланду в безопасности. Немного позади и левее отряда двигалась еще пара всадников: Гуллу Кейки и Борс. Поскольку в котловину все время въезжали и выезжали курьеры де ла Корны, только что прибыл новый отряд рыцарей из Эль-Борго, то при общем столпотворении из раненых, конных и пеших никто не обратил ни малейшего внимания ни на один из уехавших отрядов. На севере битва переместилась к поросшим травой склонам и уступам из песчаника, обрамлявшим залив Святого Павла. Дальше были сбившиеся в кучу лодки и долгий путь домой, в Золотой Рог.
Тангейзер заставил коней идти рысью, он обогнул христиан с тыла, там, где Сари Бейрак продолжал с боем отступать. Между этим клочком земли и местом главной битвы протянулся участок долины, где схватка шла не так яростно, и Тангейзер направился туда. Они проехали через широкий круг, где велась битва, словно существа, занесенные каким-то волшебством в чужой сон, потому что никто, как показалось, не заметил их, никто не преградил им путь. Лошади высоко поднимали ноги, перешагивая через тела, загораживающие дорогу, и среди этих последних Тангейзер не заметил ни одного раненого мусульманина, потому что накатывающие волны христиан прикончили всех. Они прошли через разорванный строй и добрались до берега залива, где пятнадцать тысяч человек сцепились в рукопашной на миле песка.
По всему берегу рассыпались турки, пытающиеся погрузиться в лодки. В некоторых местах сражающиеся заходили в волны, и прибой окрашивался алым, накатывая на ноги солдат. Янычары, сидящие в баркасах, которые отходили к кораблям, стреляли в mangas, выстроившиеся на склонах, а пушки с галер метали ядра в христианских копейщиков. Сражение будет идти еще не один час, но единственный вопрос — сколько покойников оставят турки, отступая. Тангейзеру было уже все равно. Он проталкивался через толпу, боевой конь плечами отодвигал в стороны народ, с величественно-насмешливым видом наступая на тех, кто упал.
— Агаси Сари Бейрак![119] — выкрикивал Тангейзер, и ряды людей расступались, когда они видели, что он везет за собой окровавленного генерала.
У кромки воды шла погрузка на три баркаса. Тангейзер соскочил на землю и подошел к Аббасу. Глаза Аббаса от боли превратились в узкие щелки. Он просто соскользнул с седла на руки Тангейзера. Тангейзер понес его к отмели, сын, оберегающий отца. На корме второго баркаса Тангейзер заметил Сали Али, который, кажется, руководил погрузкой, потому что он направлял пистолет на лезущих в воду людей, отчаянно желающих попасть на борт.
— Сали! — окликнул Тангейзер.
Корсар тотчас узнал его. Глаза его широко раскрылись, когда он увидел у него на руках генерала. Тангейзер побрел к баркасу.
— Обработай раны аги, — сказал Тангейзер Сали. — Ты озолотишься, если он выживет.
Несмотря на царящую вокруг анархию, Сали мигом почуял источник немалых денег — а заодно и немалой славы, текущих ему прямо в руки. Он коснулся рукой лба в знак приветствия и помог Тангейзеру погрузить Аббаса в лодку. Сали крикнул гребцам, что они отчаливают сейчас же, и те опустили лопасти весел в воду.
Тангейзер стянул с запястья свой драгоценный золотой браслет и закрепил львиные головы на руке Аббаса. Аббас открыл глаза, Тангейзер взял его руку, пожал и произнес:
— «Я пришел на Мальту не за богатствами и не за славой, а ради спасения своей души».
Аббас в ответ тоже пожал ему руку; пальцы его совсем ослабли. Он поднял голову и поглядел Тангейзеру в глаза. Тангейзер видел в его глазах невысказанную муку. А за этой мукой крылось беспокойство за его судьбу.
— Мой сын, — сказал Аббас, — нашел ли ты спасение среди неверных?
— Я нашел тебя, — ответил Тангейзер. — И еще я нашел любовь. В этом и состоит спасение.
— Значит, ты не едешь со мной, — сказал Аббас.
Тангейзер почувствовал, как боль уколола сердце. Он улыбнулся и покачал головой.
— Нет, отец. Не в этот раз.
Аббас улыбнулся в ответ.
— В этот раз я отправляюсь в Золотой Рог без тебя.
— Но только телом. Душой я вечно буду рядом с тобой. Как и ты вечно останешься со мной.
Аббас в последний раз сжал его руку. Он сказал:
— Аставда Окмаллах.[120]
— Ассалам алейкум, — отозвался Тангейзер. — Фи иман Алла.[121]
Тангейзер выпустил его руку, и Аббас упал на колени Сали. Тангейзер шагнул назад. Он смотрел, как баркас отходит по волнам с кровавыми барашками, унося Аббаса бен-Мюрада, лежащего на носу. Потом он развернулся, сел на Бурака и поскакал через толпу прочь от берега, предоставив другим доводить до конца последнюю битву; его ждала собственная последняя битва.
В самом узком месте дорога между горами была почти полностью перегорожена мертвыми телами. Те раненые турки, которым удалось доползти сюда, были здесь же и перерезаны, а пешие испанцы — около дюжины — снимали с покойников золото и украшения. Когда Тангейзер проехал мимо, они подняли головы, и их лица светились счастьем, как у детей, застигнутых в разгар игры. Тангейзер выехал из узкого ущелья на открытое место и двинулся по равнине; в дымной мгле впереди он увидел трех боевых коней без всадников, щиплющих пожелтелую траву, и безысходное отчаяние охватило его. Сирокко гнал по дороге
