Она видела, как гнев вспыхнул в его глазах синим светом из самого сердца пламени, и она испугалась, что он оставит ее. Почему имя Старки вызвало у него такую реакцию, она не знала.
— Брат Старки очень высоко отзывался о ваших талантах.
— В этом я не сомневаюсь.
— В его письме…
— В письме?
— В его письме говорилось, что вы человек замечательных способностей, который не боится ничего и относится с презрением к любым законам, моральным, юридическим, религиозным. — Почему это должно было ему польстить, она не знала, но верила, что польстит. — Еще он сказал, что вы прежде всего человек слова.
— Этот англичанин гораздо искушеннее, чем я думал.
В итоге она почувствовала, что должна сообщить о чем-то полезном.
— Фра Старки сказал, что может на «Куронне» довезти нас до места.
Эти слова нисколько не улучшили его настроения.
— В этом я не сомневаюсь.
— «Куронн» отходит с полуночным приливом.
— Он уйдет без нас.
Он отмел прочь гнев и улыбнулся.
— У войны длинные руки, она сжимает своими пальцами мне глотку, но я все равно от нее ускользну.
— Но разве «Куронн» не самый надежный способ попасть на остров?
— Возможно. Только сделку с дьяволом лучше отложить до более безнадежных времен.
Он помедлил, словно на краю лестницы, с которой высоко падать. Затем кивнул.
— Доверьте все приготовления мне и забудьте о брате Старки. Я появлюсь самое позднее через два дня.
Ей потребовалось время, чтобы понять: произнося эти слова, он соглашается на ее просьбу. Она хотела заговорить, но не смогла найти слов. Тангейзер поднялся со скамейки и поклонился с исключительной галантностью. Он указал на дом.
— А сейчас, если это возможно, я хотел бы взглянуть на магический кристалл девушки. На ее волшебное стекло.
Карла встала.
— Мы еще не поговорили об оплате.
Он колебался, словно бы уже назначил цену, но она казалась ему чрезмерно высокой.
— Если я доставлю вас и вашего сына с Мальты живыми и невредимыми, я попрошу вас выйти за меня замуж, — сказал он.
Карла застыла. Ей показалось, она неправильно поняла его.
— Замуж?
Он казался сконфуженным.
— Обвенчаться. Заключить таинство брака. Стать моей женой и так далее.
Какой-то миг все в ней дрожало. Спящие импульсы зашевелились где-то глубоко в животе. Ее покачнуло, как от внезапно пришедшего опьянения. Она почувствовала, как его рука легла ей на плечо. Посмотрела на него. Его глаза были такими ясными, что в них невозможно было прочесть что-либо. Она не знала, что отражается у нее на лице, но он воспринял это как некую разновидность страха.
— Подобная просьба — конечно же, верх нахальства, — сказал он. — Однако мною движет не порочность и тем более не алчность. Даже слабый аромат благородного происхождения, который придаст мне подобный союз, окажется неоценим для моих дел. Цена, которую я запросил, высока. Учитывая разницу в нашем общественном положении, даже возмутительна. Но и риск, которому я подвергну себя по вашей просьбе, тоже немалый. Разумеется, мы сможем заключить контракт, у меня не будет прав на ваше состояние и на ваши доходы, на которые я и не покушаюсь. Более того, даю вам слово чести, что я ни в коем случае не воспользуюсь без спросу теми правами, которые получу в результате нашего соглашения.
Радость от собственной наивной фантазии испарилась. Это деловое соглашение, ничего больше. Они так же далеки друг от друга по характеру, и по положению тоже, как только могут быть далеки два человека. У нее нет права думать о нем плохо. К тому же она никогда не ставила мужчин особенно высоко. В обмен на то, что он обещает, цена совсем невелика. Но все равно что-то внутри ее, то, что начало возрождаться к жизни в этот последний час, увяло. Она старалась, чтобы голос ее звучал твердо, и слышала, что он звучит холодно.
— Вы неправильно понимаете суть благородного звания, — произнесла она. — Женитьба сама по себе дает только видимость обладания титулом, не больше.
— Но я смогу на законных основаниях называться графом, требовать, чтобы ко мне обращались «ваша светлость» или «мой господин» и выказывали прочие знаки почтения?
— Вне всякого сомнения.
— Тогда видимость тоже кое-чего стоит. Не важно, пусть будет одна лишь видимость, меня это вполне устроит.
— Отлично, — сказала она. — Мой титул один раз уже продавали. По крайней мере, на этот раз я сделаю это по собственному желанию.
— Значит, мы заключили сделку?
— Нужно позвать адвоката, чтобы подписать контракт?
— Пока что будет довольно простого рукопожатия.
Он протянул руку. Рука была большая и грубая, с мозолями от меча на ладони. Она в ответ протянула свою руку, но он попятился.
— Могу я сделать небольшое дополнение к нашему соглашению? — Его глаза хитро поблескивали.
Обаяние, которое умел источать этот человек, просто приводило в бешенство.
— Вы можете попробовать, — ответила она.
— Когда мы вернемся, вы снова сыграете мне на вашей виоле да гамба.
Волна смятенных чувств нахлынула на нее.
— Зачем вы делаете это со мной?
— Потому что я считаю, что сделка справедлива и будет в высшей степени полезна для моих торговых дел.
— Вы можете не верить в мою интуицию, — сказала она, — но я чувствую, что за вашим согласием кроются какие-то более глубокие мотивы, чем просто забота о коммерческом предприятии.
Тангейзер рассматривал ее, как показалось, несколько минут, хотя, наверное, это были всего лишь секунды. Он вроде бы подсчитывал, какую часть себя может показать ей, а она чувствовала, что в самом потаенном уголке его личности лежит горе, глубокое, вечное, как и ее собственное. Может быть, даже более глубокое. Если бы он заключил ее в объятия, она не стала бы возражать.
— Однажды я видел мать, которая сражалась, защищая своего ребенка, — сказал Тангейзер.
— И это все?
— Та мать потерпела поражение, — добавил он.
Карла ждала. Но Тангейзер больше не сказал ничего.
Он улыбнулся, обнажив неровные зубы. Протянул руку. Карла протянула свою, он пожал ей руку, и внезапная дрожь пробежала по ее коже.
Как жаль, подумала она, что они не скрепили сделку поцелуем.
Тангейзер ехал через холмы, окрашенные закатным солнцем в золотые и фиолетовые тона. Женщины с виллы Салиба загнали его, как гончие загоняют оленя, однако он был им благодарен.
Ампаро была просто находкой. Ее сексуальность, о которой она, кажется, не подозревала, не давала
