или качает головой, но видно, что не слушает. Папа Вики снова плачет. Бабушке приходится вывести его из комнаты.
Разговоры стихают. Люди разглядывают еду. Время обеда еще не наступило. Пригласили бы к столу — у всех, по крайней мере, появилось бы занятие. Мне не по себе. Тихо стою между родителями. Никто с нами не разговаривает. Папа зевает, переваливаясь с ноги на ногу. В глазах мамы укор — ей стыдно за мужа, и кажется, все на нас смотрят, потому что мы из района для бедных.
— Ничего не могу поделать, — шипит папа. — Я совсем не выспался.
У него блестит лицо, а в глазах — белые точки. Мама вздыхает, приподнимает брови, когда он, показывая пломбы, снова зевает, но понимает — ругаться нельзя.
Торопливо входит бабушка Вики и подходит к ее маме:
— Я поставила чайник, дорогая. Чашка чаю никому не помешает. Прошу к столу!
Как по команде, присутствующие оживают, направляются к еде и передают друг другу тарелки.
Возвращается папа Вики с банками пива из холодильника. У него красные глаза.
— Ведь есть вино! — ворчит мама Вики.
— Да, но это для мужчин.
— Ты хочешь устроить попойку на похоронах нашей Вики?! — громким голосом спрашивает мама, заглушая всех остальных.
Похоже, они вот-вот поссорятся. Мама Вики оглядывается и понимает, что на нее все смотрят. Глаза наполняются слезами, и, беззвучно шевеля губами, точно ругаясь, она выходит в кухню.
— О господи! — говорит бабушка Вики и беспомощно оглядывается по сторонам.
Папа Вики качает головой. Они решают оставить ее в покое.
Напрасно — чай не заварен. Приходится есть всухомятку. Сэндвичи и булочки с сосисками застревают в горле. Бабушка Вики направляется в кухню и вдруг замечает меня:
— Будь умницей, Джейд! Пойди и завари чай!
— Не могу! Мама Вики…
Я самая последняя из тех, кого ей сегодня хочется видеть, но моя мама тоже просит:
— Давай, Джейд, помоги!
— Ну мама…
Она наклоняется ко мне и шепчет:
— Не подводи меня при всех!
Ничего не поделаешь! Приходится идти на кухню. Мне страшно — боюсь, мама Вики перережет себе вены или запустит в меня ножом, но она стоит у буфета и, опустив палец в сахар, потом жадно его облизывает. Опустит — оближет. Опустит — оближет. Вдруг замечает меня, резко поворачивается и чуть не просыпает пакет.
— Я не… — пытается она объяснить.
— Знаю. Вики так делает.
— Я ее за это ругаю. Негигиенично облизывать палец, а потом снова лезть в сахар, но она никогда меня не слушает, непослушная девочка.
— Она и мед любит пальцем есть.
— Моя Вики — настоящая сластена. И ни одной пломбы! Везет же некоторым!
— Только не мне — полон рот пломб.
— Зубы. Они… остаются? — спрашивает она. — Как ты думаешь? Они… — Она машет рукой, не в силах произнести слово «горят».
Мы обе вздрагиваем при мысли о том, что происходит за стенами крематория.
— Я не знала, что делать с ее волосами. Обожаю кудри нашей Вики. Она смотрит телевизор, облокотившись мне на колени, а я ей расчесываю локоны. Ей нравится, она выгибает спину…
— Как кошка.
— Да-да. Поэтому мне была невыносима мысль, что уничтожат ее великолепную копну. Я взяла ножницы и пошла в морг. Собиралась отрезать большую прядь, но не осмелилась — не смогла изуродовать прическу своей любимой девочке. Хотела, чтобы она выглядела, как всегда, великолепно.
Мама хватает пакет с сахаром и крепко сжимает его в руках:
— Она все еще здесь. Думаешь, я сошла с ума? Чарли в этом уверен. Доктор находит мое состояние вполне естественным, но муж считает, я умом тронулась. Я… ее
— Знаю, я тоже.
Она пристально на меня смотрит:
— Ты ее
— Да. И она со мной разговаривает.
— Что ты сказала? — переспрашивает она, и лицо ее каменеет. — Она со мной не разговаривает. Почему она со мной не разговаривает?!
С ума можно сойти! Мы продолжаем спорить из-за Вики, когда той уже нет на свете. Так было всегда. Миссис Уотерс хотела, чтобы Вики ходила с ней по магазинам, в гости к бабушке с дедушкой, на костюмированные вечеринки. Одним словом, как все мамы, она мечтала побольше времени проводить с дочкой. Чаще всего Вики удавалось отвертеться, и она оставалась со мной. Миссис Уотерс никогда к ней не придиралась — она во всем обвиняла меня.
— Значит, она с тобой общается…
— Да, но очень часто вспоминает вас. Говорит, что скучает…
— Нечего мне рассказывать, что чувствует моя Вики! — ворчит мама и легонько меня толкает.
— Простите, — растерянно отвечаю я и насыпаю заварку в чайник, чтобы поскорее убраться из кухни.
— Что ты делаешь? Это
Я и не собиралась сюда входить, но меня попросили — бабушка Вики и другие. Они хотят чаю, чашку чаю, — бурчу я.
Миссис Уотерс в недоумении смотрит на меня, словно ушам не верит.
Она гремит чайником. Звенят бутылки с молоком.
— По крайней мере, хоть ты понимаешь, каково мне сейчас! Ты ведь ее тоже любишь, как и я, да?
«Даже больше», — без слов отвечаю я.
— Ах, Джейд! — вдруг говорит она и роняет бутылку.
Молоко заливает мне туфли и юбку. Мы обе удивленно моргаем.
— Потерянного не воротишь! — бормочет она и странно хихикает.
По щекам катятся слезы. Вдруг миссис Уотерс обнимает меня и крепко прижимает к себе. Я тоже обнимаю ее, и мы стоим посреди белой лужи, которая растекается по полу.
— Как нам это пережить? — спрашивает она.
Не знаю. Во всяком случае, в день похорон существует определенный ритуал. А дальше?
Что будет потом?
Что потом?
Дни тянутся бесконечно, время течет очень медленно. Я уже не верю своим часам! Похоже на замедленную съемку. Каждый шаг дается с трудом, точно меня засасывает в болото. Еда застревает во рту, как жвачка. Любое действие требует колоссального напряжения — пять минут уходит на то, чтобы почистить зубы или завязать шнурки.
Когда начинаю говорить, голос звучит искусственно, словно мне задали не ту скорость.
В школе все очень добры ко мне. Но как ответить на их заботу?! Кажется, я бреду в густом тумане, а они резвятся на солнышке. Иногда девочки плачут по Вики, но их грустное настроение приходит и уходит. Некоторым нравятся разговоры о смерти. Они пристают с расспросами о том, как Вики умирала, и хотят услышать подробности. Отвечаю, что мне больно вспоминать. Не могу! Не могу! Не могу!
Мистер Файлзворт посылает за мной, и мы сидим в его кабинете. На столе — поднос с кофе и печеньем, как перед родителем-спонсором. Он несет невероятную чушь: жизнь это миг, существуют разные стадии
