что теоретические рассуждения этого человека совсем не похожи на его собственные. Зарицкий основывался только на догадках, а метод догадок в теоретических обоснованиях давно уже признан порочным, но все-таки Зарицкий, запутавшись в собственных ошибках, каким-то образом пришел к правильным выводам. Эрик уже не чувствовал себя беспомощным, он разозлился, словно его одурачили самым наглым образом. Он уже не сравнивал себя с этим человеком и не чувствовал к нему ни малейшего уважения, он только злился, и ему было неприятно, что он позволил себя провести.
– Этот идиот похож на пьяного, который полз на четвереньках и вдруг случайно взял да и встал на обе ноги! – сказал Эрик. – Его теоретические рассуждения – полный абсурд. Разве вы этого не заметили?
– Я же сказал, что тут я не судья, – ответил Арни. – Меня поразило описание.
– Одно с другим совершенно не связано! Если вы проследите за ходом его мысли, вы увидите, что конструкция станка фактически опровергает теорию, на которой она основана.
– Ну и что же? Будет его станок работать? Вы сказали, что будет, хоть и не по тем причинам, которые он приводит. Патент же выдается на готовую конструкцию, а не на теоретические рассуждения. Вы это знаете.
– Но ведь это же дьявольская несправедливость! Я проделал огромную работу, сотни раз проверял себя, прежде чем сделать малейший шаг. И вдруг появляется какой-то болван, ровно ничего не смыслящий, и преспокойно пожинает плоды моих трудов! Мне бы не было так обидно, если бы он действительно работал, – я бы стал его уважать… Но так… – Он пожал плечами. – Словно все, во что ты веришь, вдруг подняли на смех! К черту такую систему патентов!
– Послушайте, – сказал Арни. – Патентная система работает гораздо чаще на вас, чем против вас. Зависит от того, как себя поставить. – Во всем этом деле Арни проявлял какую-то странную настойчивость. – Зарицкий, очевидно, получил патент и на этом успокоился. Возможно, он не смог соорудить эту машину за свой счет, а те, к кому он обращался за поддержкой, знали, что его теоретические рассуждения никуда не годятся. Во всяком случае, такой штуки на рынке еще не было. Я бы первый об этом узнал. Фирма «Фидер-Джон», с которой я связан, выпускает все виды ленточных пил, а ваш станок и этот недоносок – ближайшие родственники ленточной пилы. Самое правильное – купить патент Зарицкого и оставить за вами право усовершенствовать его.
Эрик решительно покачал головой.
– Знаете, Арни, вы все-таки чего-то не понимаете. Мы, изобретатели, в душе вовсе не скромные люди. Мы дерзки и честолюбивы. Мы хотим, чтобы наша работа была признана, и будем грызться, как волки, если не получим должного признания. Мы может уступить что угодно, кроме одного: моему труду должно быть присвоено мое имя. Вот почему мы так дешево обходимся и обществу и промышленности: мы требуем только уважения к нашему труду, а ведь уважение-то ничего не стоит. Впрочем, я с самого начала решил не попадаться на эту удочку и не довольствоваться одним уважением. И теперь я от своего не отступлюсь. Если нужно, я буду сидеть ночи напролет, но изобличу Зарицкого, докажу, что он невежда! И я это сделаю во что бы то ни стало!
Арни очень внимательно выслушал Эрика, дивясь его волнению.
– Вот это и есть бескорыстная, чистая наука? – заметил он, улыбнувшись.
– Я вовсе не собираюсь уничтожать Зарицкого и не отрицаю его заслуг. Я хочу только одного – знать, что к моей работе относятся с должным уважением. И я добьюсь этого!
– Нашли о чем волноваться. Ведь ставка в этой игре – миллион долларов!
– И все-таки меня волнует только это.
Арни нахмурился и замолчал.
– Как вы думаете, сколько времени это у вас займет?
– Почему вы спрашиваете?
– Да просто так, мне интересно. Хотелось бы оказаться тут на случай, если вам понадобиться помощь.
Эрик с недоумением посмотрел на него.
– Вы уезжаете?
– Да, в Вашингтон, – сказал Арни. – Мы ввязались в эту войну, а я не желаю быть рядовым ни в какой армии. Я постараюсь получить офицерский чин или же буду работать у Дональда Питерса. Это компаньон Джека Хэвиленда, вы его знаете?
– Очень мало. Однажды, много лет назад, он и его жена заехали за Тони Хэвилендом в Колумбийский университет, чтобы отправиться куда-то за город. Я был тогда совсем мальчишкой, и мне показалось, что это – самые изысканные и утонченные люди на свете.
– Дональд, поехав за город с Лили, взял с собой Тони? – удивился Арни. – Вот ошибка, которую он никогда больше не повторит. Чего только не вытворяет эта дамочка! Не знаю, как Дональд это терпит. Я бы убил такую жену. Может быть, он переезжает в Вашингтон, чтобы увезти ее от Тони? Так или иначе, он берет на себя правительственные поставки. Я обещал перейти к нему на работу, как только закончу здесь одно срочное дельце. Уж раз мы говорим по душам, я могу открыть вам свой секрет. После войны я займусь политикой. Эта шайка, засевшая в Вашингтоне, долго не продержится, а мне потом надо будет доказать, что в войну я тоже не сидел сложа руки. Ведь этот старый дурак когда-нибудь подохнет, и вот тогда-то мы и покончим с ними раз и навсегда.
– Кто это «мы» и кто «они»? – резко спросил Эрик. – И если старым дураком вы называете…
– Черт возьми, вы сами отлично понимаете, кого я имею в виду. А что значили ваши слова насчет того, что вы с самого начала решили не попадаться на удочку и не довольствоваться одним уважением?
– Они предназначались не для вас. Я не думал, что вы меня слышите, – сухо сказал Эрик.
– А я все-таки услышал. У вас с Тернбалом есть какие-то особые виды на этот станок?
– Да, но Тернбал об этом еще ничего не знает.
Арни рассмеялся.
