как оно получится.
Эрик встал и взглянул на него с благодарностью.
– Я рад, что вам понравилась эта мысль.
– Мысль в самом деле отличная. – Хэвиленд тоже поднялся, улыбаясь. – По-видимому, вы нашли решение вопроса.
– Спокойной ночи, миссис Питерс, – сказал Эрик. Он почти забыл о ней.
– О!.. – Она подняла глаза и приветливо улыбнулась. – До свидания, мистер Горин.
У двери Эрик обернулся к Хэвиленду и сказал:
– Послушайте, я страшный идиот. Надо было позвонить по телефону.
– Вздор. Перестаньте об этом думать. Я рад, что вы заглянули, и, пожалуйста, заходите когда угодно. А с конденсатором это вы здорово придумали, просто здорово.
Эрик покраснел и, широко улыбаясь, махнул рукой.
– Черт с ним, поговорим об этом завтра утром. Но вам действительно это понравилось? – почти с мольбой спросил он еще раз.
– Очень, – любезно заверил его Хэвиленд, прикрывая дверь.
– Ладно. – Эрик глубоко вздохнул и, выпрямившись, нажал кнопку вызова на дверце лифта. Он выглядел уже гораздо увереннее. – Не провожайте меня. Спокойной ночи.
Хэвиленд улыбнулся.
– Спокойной ночи. До завтра.
2
Хэвиленд закрыл дверь. Когда он вернулся в гостиную, Лили сидела не шевелясь, и тишину нарушала только приглушенная музыка радио.
– Никак не приду в себя, – сказала она. – О, Тони, как мог швейцар впустить его без предупреждения?
– Бедный мальчик, он смутился еще больше, чем мы.
Лили вдруг начала смеяться.
– Если он будет прибегать сюда каждый раз, когда его осенит блестящая мысль, нам придется устраиваться иначе.
– Мысль была далеко не блестящая, – ответил Тони, стоя возле радиоприемника. – Ничего из этого не выйдет, потому что он хочет подвесить к потолку четверть тонны. Это невозможно из-за вибрации.
– Ах, бедняга! И вы уверяли его, что это хорошо, только чтобы поскорее от него отделаться? Мне жаль его.
Тони окинул ее долгим испытующим взглядом и, грустно улыбнувшись, покачал головой.
– Вы не понимаете, Лили. Если б я в вашем присутствии сказал, что его идея никуда не годится, он бы просто умер.
– При чем тут я?
– Потому что вы оказались здесь, вот и все. И потому, что хотя вы ничего и не поняли бы из нашего разговора, но в ваших глазах я был бы совершенно прав, а он, наоборот, кругом неправ. Лучше уж я скажу ему об этом завтра утром.
– Приятно видеть в вас такую деликатность. Может быть, когда-нибудь вы проявите ее и ко мне.
Он пристально посмотрел на нее.
– Если это когда-нибудь случится. Лили, тогда – да поможет мне Бог. Но для женщины, у которой существует полное взаимопонимание с мужем, вы вели себя слишком нервно, когда услышали звонок. Ведь Дональд в Вашингтоне, не правда ли?
– Да, конечно, но… – Лили поднялась с кресла. – В конце концов, он никогда не говорил мне: «Знаешь, дорогая, я так рад, что ты бываешь всюду с Тони Хэвилендом и что у тебя с ним роман!» Он понимает, что я его не люблю. Должно быть, он догадывается, что у меня кто-то есть, но не знает, что это вы. Да и откуда ему знать? – Она обернулась к Хэвиленду, и в ее улыбке появилось что-то грустно-ироническое. Сейчас она казалась очень искренней и беззащитной. – Кроме того, есть же у меня своя гордость. Я, как дура, всячески добиваюсь вашей любви, а вы не обращаете на меня никакого внимания! – Она криво усмехнулась. – Мне всегда не везло.
Тони не спускал с нее внимательного взгляда. Он боролся с желанием произнести ее имя, броситься к ней и сжать в объятиях с такой страстью, какую никогда не позволял себе выказывать перед нею, но он заставил себя отвернуться.
– Не везло? Не знаю, можно ли тут говорить о везении, – медленно произнес он. – Когда мы с вами познакомились, вам было шестнадцать лет, а мне двадцать. Вы были влюблены в Бобби… Бобби Грэвса. Помните?
– О, Бобби… – небрежно сказала Лили.
– Вот именно «О, Бобби!» – сказал он. – Тем не менее вы были в него влюблены. До каких пор, Лили?
– Ах, да не помню я, – сказала она раздраженно.
– Пока на следующее лето не появился высокий брюнет из Калифорнии.
