– Может быть, – заметил Тони, – вам следует уехать куда-нибудь на месяц?
– Я и собираюсь, – равнодушно согласилась она. – Думаю поехать в Калифорнию.
Хэвиленд почему-то представил себе фигуру Джона Магнуса.
– Да, месяц на побережье – это неплохо.
– Еще месяц – это будет семь недель, – с горечью сказала она.
– Какие семь недель?
– Семь недель я вас не увижу. И если я выдержу эти семь недель, то выдержу и еще семь, а потом и еще семь. Вы не намерены поинтересоваться, почему я вам не звонила?
– Я предполагал, что вы были заняты, – сказал он.
– Да, я была занята. Никогда в жизни я не была так занята, как в это время. Каждую минуту я должна была заставлять себя снимать руку с телефона. И так будет и впредь. Тони. С меня довольно.
Горькая искренность ее тона была для него пыткой. Лили говорила правду. Хэвиленд знал, что больше не может удерживать ее намеками на любовь. Слишком наболело у него внутри, слишком устал он от этого немыслимого притворства. Надо было высказать ей все или молчать. Но он решил еще немного затянуть игру.
– Вероятно, вы правы, – сказал он. – В конце концов, говоря откровенно, я не слишком много могу вам предложить.
Лили все еще не оборачивалась, и, не видя ее лица, он не знал, что в ней происходит. Тони надеялся, что плечи ее вздрогнут от сдержанного рыдания, пытался уловить движение ее головы при попытке удержать слезы. Но секунды тянулись, а она была неподвижна и холодна как лед.
– Благодарю вас, Тони, – услышал он ее спокойный голос. – Я страшно устала, и мне даже приятно, что не надо будет бегать за человеком, который упорно показывает мне спину. Теперь я смогу отдохнуть.
– Вы это серьезно, Лили? – просто спросил он.
– Да, конечно. Я страшно хочу найти то, чего, как вы однажды сказали, мне не суждено иметь. Бог видит, как мне это нужно.
Да, она потеряна для него, потеряна навсегда. Он сам дал ей уйти и теперь чувствовал себя совершенно опустошенным и физически и духовно. Внезапно он подумал об Эрике Горине и его девушке, Сабине. Как только Тони перешагнул порог занимаемой ими чужой квартиры, он сейчас же почувствовал какую-то особую близость между ними. Тони вздохнул. Он всегда мечтал о такой любви для себя. Почему Горину дано это, а ему – нет? Если б только он мог довериться Лили, думал он, если бы ее последние слова оказались правдой…
Наконец она обернулась, готовясь уйти; глаза ее были сухи. Прощальные слова были уже сказаны, что же еще оставалось делать? Тони посторонился, чтобы дать ей пройти, но вдруг схватил ее за руки и притянул к себе, не думая о людях по ту сторону стеклянной двери.
– Лили, Лили, – зашептал он, – не уходите! Я не знаю, что я сделаю, если вы уйдете. Нет оправданий моему поведению, кроме боязни, что вы потеряете ко мне всякий интерес. Ах, это ужасно. Лили! Если вам не безразлично то, что я вас люблю, не уходите. Лили!
Он видел, как глаза ее расширяются от удивления. Затем она снова повернулась лицом к саду.
– Знаете, сколько раз я мечтала услышать от вас эти слова? – медленно спросила она. – Двадцать раз на день и еще три раза перед сном. – Она умолкла и покачала головой. – Может, в этом-то и беда. Должно быть, мне приходилось повторять их себе столько раз, что, когда вы наконец произнесли их, они уже утратили всякую неожиданность. Может быть, я теперь даже и не верю им.
– Вы должны верить мне, Лили! Послушайте, мы можем теперь быть всегда вместе. Не все ли равно, уйдет на опыт десять недель или десять месяцев? Горин, вероятно, и не заметит разницы. Если вы согласитесь уехать со мной, я завтра же запру лабораторию. Но, Лили, – предупредил он с трезвой ясностью, – не подведите меня.
Она дотронулась до его лица кончиками пальцев.
– Бедный Тони, – ласково сказала она. – Ну ничего, что-нибудь придумаем. Мы поедем в наш дом на побережье…
– Мы?..
– Мы с Дональдом, конечно. Джек и Прюденс через неделю-другую тоже едут туда к себе, и вы можете снять у них флигель в саду. Давайте поговорим об этом завтра. А сейчас нам пора идти.
Она ушла, и Тони почувствовал, что ему очень страшно. Ее тон, ее небрежное прикосновение, непринужденное упоминание о Дональде заставили его поверить, что произошло то, чего он так старался избежать. Боже мой, думал он, что же я наделал! Усилием воли он преодолел страх и вошел в гостиную.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
1
Утро в понедельник выдалось ясное и солнечное. Разлитое в воздухе тепло сочеталось с приятной свежестью. Проходя через университетский городок к зданию физического факультета, Эрик то и дело поглядывал на блестевший вдали Гудзон. Невероятную голубизну реки как бы оттеняли красный буксир и черный пароходик, плывшие по ее глади на маленьких подушечках из белой пены. Дыханье рано наступившего лета чувствовалось в зеленых листьях, покрывавших деревья, которые окаймляли тротуары, в запахе земли и травы, подымавшемся от бархатистых лужаек. Эрик чувствовал его даже в гуле студенческих голосов и в оживленном движении толпы.
Все двери в здании были настежь, и по коридорам лениво гулял прохладный сквозняк. Наверху, в лаборатории, Эрик застал Хэвиленда. Он сидел у стола, положив на него ноги. Видимо, со вчерашнего вечера он даже не успел переодеться – на нем был смокинг и вечерний галстук. Хэвиленд рассматривал схему электронного контура. Обернувшись при входе Эрика, он приветствовал его рассеянной улыбкой.
