— Я понимаю, вам нужно навести обо мне справки прежде, чем мы сможем поговорить, — продолжал Фосс.
— Мы уже навели справки, — перебил его Гислер.
Фосс призадумался:
— В Растенбурге?
— Нам известна, к примеру, ваша реакция на смерть рейхсминистра Тодта, — сказал Гислер. — Известно, как вы были… разочарованы бессмысленной гибелью людей под Сталинградом. К тому же ваша родословная…
Нахмурившись, Фосс приводил мысли в порядок.
— Кто же? Вебер?
Гислер на миг распахнул ладонь и снова сплел пальцы.
— Вебер исчез, — вспомнил Фосс. — Что с ним произошло?
— Мы не знали, что он — гомосексуалист. Есть такие вещи, о которых не узнаешь заранее, как глубоко ни копай.
— И где же он теперь?
— Вебер навлек на себя серьезные неприятности. Очень серьезные, — подчеркнул Гислер. — Он вел себя безответственно в таком месте, где ищут — и находят — козлов отпущения.
— Такая обстановка… он не выдержал…
— Мог бы удовольствоваться шнапсом.
— Почем вы знаете, что я не гомосексуалист?
Гислер пристально посмотрел на него, чувственный рот на этот раз показался Фоссу довольно-таки хищным.
— Вебер! — ответил наконец майор таким тоном, как если бы предпочитал получать свои сведения из более надежного источника.
— Ну да, кому и знать, как не ему, хотя — поди разберись. Женщин в Растенбурге мало, а те, что есть… — Фосс прервался, сбитый с толку неожиданным направлением беседы. Меньше всего он хотел копаться в грязном белье. Он приготовился идти на подвиг, а они тут обсуждают сексуальные пристрастия.
Гислеру такого ответа было достаточно, и он тоже не настаивал на продолжении беседы. Майор сообщил Фоссу адрес виллы в Гатове, назначил встречу на следующий день и поднялся. Мужчины пожали друг другу руки, и Гислер задержал его ладонь в своей. На миг Фоссу почудилось, что то была окончательная проверка на гомосексуальность, но нет, то было братское рукопожатие. Он принят.
— Вебер ничего не скажет, — посулил майор. — Если повезет, он выживет, но в Растенбург не вернется, это исключено. Подумайте хорошенько, прежде чем явиться завтра в Гатов. Не так-то легко быть врагом государства — не народа, вы же понимаете, но государства, такого, какое мы сейчас имеем. Это опасная, одинокая жизнь. Каждый день, год за годом, вам придется лгать своим коллегам. Друзей у вас не будет, друзьями обзаводиться опасно. Вам потребуются крепкие нервы, чтобы выполнять эту работу, не столько ум, сколько жесткая логика и твердость души и еще некоторые качества, которых может у вас не оказаться. Никто не осудит вас, если вы не приедете завтра в Гатов. Мы пойдем дальше, каждый своим путем, и все вместе будем молиться за Германию.
В ту ночь Фосс спал плохо, он вновь и вновь перебирал свои слова и поступки, пытаясь понять, сколь велика его вина в участи Вебера. К четырем утра, в тот час, когда сводят счеты, отец и мать, Юлиус и Вебер окончательно заполонили его разум, и тут-то его посетило внезапное откровение: он осознал власть слова, могущество человеческой речи. Едва слово сказано, воротить его нельзя и все меняется. Никто не заставлял отца рассказывать матери о Розмари Хауссер, но он сделал это, а в результате — непреодолимое отчуждение, неизгладимое разочарование, с каким его мать прожила жизнь. Всего несколько слов, одна или две фразы, одно имя. И сам Фосс теперь понимал, что в том роковом разговоре с Вайссом не слово «физика» или «естественные науки» насторожило полковника, а эпитет «естественный» применительно к женщинам. Фосс не был готов к такому повороту разговора, он выболтал лишнее и подтвердил уже сложившееся подозрение. Когда говоришь с кем-то, размышлял Фосс, ты не знаешь, что уже известно собеседнику, что он думает, какое мнение сложилось у него заранее, а потому случайное слово приобретает несоразмерный смысл. Подумав так, он перестал метаться по кровати. Нет, не он скормил Вебера людоедам, разве что подал Вайссу нож и вилку.
На следующий день Фосс отправился в Гатов, нервничая, как перед визитом к врачу: а вдруг не слишком беспокоивший симптом окажется предвестием смертельной болезни. Дверь открыла экономка, провела его в заставленную книгами комнату в дальней части дома и принесла настоящий кофе с домашним печеньем. Гислер привел на встречу высокого человека с военной выправкой, хотя и одетого в гражданский двубортный пиджак. Человек был лыс, лишь с боков да на темени уцелели короткие темные волосы. Очки в золотой оправе, отметил Фосс. Имени этого человека ему не суждено было узнать, хотя Фосса Гислер ему представил.
Они поговорили об учебе Фосса в Гейдельберге, о последних открытиях физиков. Человек в штатском понимал, о чем речь; не ученый, это ясно, однако основы он знал. В отличие от Вебера термины вроде «радиоактивное вещество», «критическая масса», «цепная реакция» и «атомный реактор» не были для него китайской грамотой.
От физики разговор перешел на русских. Фосс признался, что испытывает страх перед ними:
— Разве они простят нас после всего, что мы натворили? Мы нарушили мирный договор, вторглись на их землю, жестоко обращались с населением. Теперь, когда мы потерпели поражение под Сталинградом, они соберутся с силами и погонят нас прочь. Если им это удастся, вряд ли они остановятся, пока не дойдут до Берлина. И тогда они разделаются с нами.
— Значит, вы бы сочли правильным заключить сепаратный договор с союзниками?
— Безусловно, если мы не хотим, чтобы вся Германия или по меньшей мере какая-то ее часть была поглощена Советским Союзом. Быть может, удастся убедить союзников в том, что в стратегической перспективе главный враг для них не мы, и тогда…
Человек в очках приподнял руку.
— Будем действовать поэтапно, — уверенно распорядился он. — Во-первых, позаботимся о том, чтобы вам не пришлось возвращаться в Растенбург. Вам понадобится специальная подготовка. Штаб абвера и Ставка верховного главнокомандующего переехали на юг, в Цоссен, так что теперь нас по грехам нашим заткнули в цементную крепость под названием «Майбах-2». Вы проведете там несколько месяцев на обучении. Вам предстоит совершенно иная работа, это не военная разведка, к которой вы привыкли: нужно собирать информацию, руководить агентами. Затем мы перебросим вас в Париж, а оттуда попробуем перевести в Лиссабон.
— В Лиссабон?
— Единственное место в Европе, где мы можем свободно общаться с союзниками.
Пока Фосс проходил обучение в Цоссене, он жил с матерью, и она смотрела за ним, как будто он снова стал школьником. Это было хорошо, утешительно для них обоих. Тем тяжелее вышло расставание, когда в июне Фосса направили во Францию.
Восемь месяцев он отслужил во французской штаб-квартире абвера на авеню Фош, 82. Он знал теперь грозную силу слова и видел, какая участь постигает людей, еще не научившихся бояться слов.
Французов и англичан, женщин и мужчин хватали, бросали в концентрационные лагеря, пытали и казнили — в большинстве случаев по вымышленным обвинениям. Абвер и находившееся по соседству гестапо упоенно вели радиоигры. И уж в чем тут было дело, в наивности союзников или же в хитрости немцев, сумевших проникнуть в разведку противника на самом высоком уровне, в точности Фосс так и не выяснил, но так или иначе им удалось затеять смертоносную «игру». Как только радист союзников попадал в руки немцам и у него удавалось вырвать позывные и пароль, его место занимал абверовец, который и продолжал переговоры с Лондоном. Позднее союзники в целях безопасности ввели двойной пароль, однако, если радист пользовался только одним, та сторона попросту напоминала ему про второй пароль и велела
