перекусить на скорую руку. Балерина захотела попробовать виноградинку, а потом уже не могла остановиться. И сахарная пудра ей тоже очень нравилась, потому что была похожа на снег.
— Снег, снег, снег идет, — напевала я, танцуя возле кухонного стола.
Это был волшебный танец — я опять загадывала желание.
Тут я услышала звонок телефона. Это звонил мамин мобильник в сумочке, брошенной в коридоре. Я кинулась отвечать. Это могла быть одна из маминых подружек, но я знала, что это папа, — вот знала, и все.
— Алло, Джули?
Я сказала:
— Ой, папа, папа, папа!
— Эм! Здравствуй, солнышко! Как дела, малыш? Как все? Позови маму на минуточку.
Мама уже была рядом со мной, она стояла на коленях и рвала у меня из рук телефон. Я вцепилась и не отдавала.
— Папа, когда ты вернешься?
— Да я думал навестить вас на Новый год. Мы могли бы целый день веселиться, ты, я, Вита и Максик, верно?
— Ой, да, давай, давай! — обрадовалась я.
— Что? Он правда возвращается? Эм, дай мне телефон!
Мама оторвала мои пальцы от мобильника и прижала его к уху.
— Я тоже хочу поговорить с папой! — закричала Вита. — Обязательно хочу, мне столько всего нужно ему сказать!
— И я! Я тоже хочу! Пустите меня! — вопил Максик.
Мама застыла на месте, глядя прямо перед собой, как будто сквозь нас.
— Мам? — спросила я шепотом.
Она словно не слышала. Она не замечала требовательных криков Виты, хныканья Максика. Так и стояла на коленях, как будто молилась. Потом вдруг нажала красную кнопку, прерывая разговор.
— Мама! — заорали мы все хором.
— Молодец, Джули, — сказала бабушка. Она наблюдала за нами, стоя в дверях гостиной.
— Ты что, мам? Почему ты не захотела поговорить с папой? — спросила я ошеломленно.
— Какая ты вредная, мама! Даже не дала мне с ним поздороваться! — разрыдалась Вита.
— Хочу к папе! — заревел Максик. — Мам, пусть папа вернется!
— Прекратите! — Мама поднялась на ноги и пошатнулась. — Я не могу заставить его вернуться.
Я возразила:
— Он сказал, что придет к нам на Новый год. Он так сказал, правда. Значит, он вернется.
— Нет. Он придет погулять с вами, дети. Но он не вернется домой. Он сказал это совершенно четко. Он теперь с той женщиной.
— Это еще неизвестно, мама.
— Известно. Я слышала, как они с ней шептались.
— Но все-таки он пойдет с нами гулять? — спросила Вита.
— Не знаю. Наверное, — ответила мама.
— Ура-а-а! — бестактно заорала Вита и закружилась по прихожей.
— Папа придет, папа придет! — визжал Максик, прыгая вслед за ней.
Мама смотрела на них остановившимся взглядом. Я не знала, что сказать, что сделать. Меня так и подмывало тоже пуститься в пляс, потому что мне отчаянно хотелось провести целый день с папой, несмотря ни на что. Но было ясно, что маму он с нами не зовет. Как ужасно будет ей сидеть дома вдвоем с бабушкой.
Я понимала, что должна сказать, мол, мне не хочется идти. Он ведь мне даже не родной отец. Но отказаться от этой встречи было выше моих сил.
— Мне придется тоже пойти, присмотреть за Витой и Максиком, — сказала я. — Ты же знаешь, какие они бывают, когда на них находит. Папа не всегда с ними справляется.
Мама ничего не сказала, только посмотрела на меня.
Бабушка схватила Виту и Максика и сердито встряхнула:
— А ну-ка прекратите эти бессмысленные вопли! И не радуйтесь прежде времени. Скорее всего, ваш папочка не удосужится прийти.
* * *
Было очень похоже, что бабушка права. Первого января я проснулась рано-рано. Мы не стали праздновать Новый год. Даже мама с бабушкой легли спать, не дожидаясь двенадцати. На прошлый Новый год мы устроили маленький праздник, папа купил бутылку шампанского и мне тоже налил в крохотную рюмочку, а Вите с Максиком разрешил отпить по глоточку. Максик потом долго валялся по ковру, делал вид, будто он пьяный, а папа танцевал со мной и с Витой.
Я полночи ворочалась в постели, все думала о том, что сейчас папа празднует и танцует не с нами, а с этой мерзкой Сарой. Я решила, что мы с Витой и Максиком должны во время прогулки вести себя как можно лучше — пусть папа поймет, как ему плохо без нас.
Я искупалась, вымыла голову, а потом как следует расчесала волосы. Я надеялась, что мама заплетет мне косички и повяжет бархатную ленточку, чтобы папа назвал меня своей прекрасной принцессой. Я надела свой лучший праздничный наряд — облегающий топик с блестками и бархатные брючки.
Посмотрелась в зеркало и все это сняла. Топик стал мне тесен, а бархатные брючки чуть не лопались по швам. Я ни капельки не была похожа на прекрасную принцессу, скорее, на жирного поросенка. Я стояла в одних трусах и рылась в гардеробе, глотая слезы. Максик спал, свернувшись клубочком у себя в пещерке с плюшевыми медвежатами, зато Вита проснулась и стала смотреть на меня.
— Надень что-нибудь, Эм.
— У меня ничего нет, — захлюпала я. — Не одежда, а дрянь какая-то, смотреть противно. Нет, прошу прощения: это на меня противно смотреть.
— Ну, это всем давно известно. — Вита самодовольно потянулась. — Я надену наряд королевы диско!
Я со злостью покосилась на нее. Папа купил для Виты этот супероблегающий наряд, весь в блестках, на прошлый день рождения — топик с завязками на шее и штанишки, низко сидящие на бедрах, так что было видно узенькую талию Виты и абсолютно плоский живот.
Вита тоже, как видно, представила себе эту картину.
— Я нарисую себе на животе татуировку фломастером!
— Не трогай мои фломастеры, — сонно пробормотал Максик из-под одеяла. — А я надену ковбойский костюм и папины ковбойские сапоги. Он оставил их в шкафу — я смотрел.
Я сказала:
— Тебе нельзя надевать папины сапоги, ты же грохнешься!
— Нет, можно, можно, можно! — завопил Максик.
— Перестань, Максик, нечего сопли распускать! — сказала я.
Я перемерила всю свою одежду, но все на мне выглядело ужасно. Я словно в одночасье раздулась. В итоге я надела ночную рубашку с котенком и самые просторные свои джинсы. А не одолжить ли мне мамины туфли на каблуках, раз уж Максик нацелился на папины сапоги?
— Господи, что за цирк! — воскликнула бабушка, когда мы спустились на кухню.
Бабушка приготовила для нас праздничный завтрак: яичных солдатиков[2].
— Никто вас в таком виде на улицу не выпустит! Немедленно сними эти нелепые сапоги, Максик. Вита, ты оделась, как потаскушка, сейчас же снимай эти жуткие тряпки. А ты, Эм, что это вздумала — ночную рубашку надела? Ведь не маленькая уже. Ты должна подавать пример брату и сестре, а ты их только науськиваешь.
— Усь, усь, усь! — завелся Максик и так шарахнул ложкой по вареному яйцу, что желток брызнул во все стороны.
— Ничего я их не науськиваю! — возмутилась я, отнимая у Максика ложку. — Зачем ты говоришь
