— А я что говорила! — И лукавые искорки вспыхнули в глазах.
О, этот птенец уже готовится вылететь из гнезда, правда еще колеблясь между свободой и безопасностью. Между соблазнами большого мира и теплом материнских объятий. Но Мэдж так не хотелось отпускать своих детей! Ведь в них был весь смысл ее жизни.
— Все будет хорошо, — произнесла она, обращаясь больше к себе, чем к дочери. — Обещаю.
Как будто этого было достаточно.
Майкл стоял посреди сверкающей белизной кухни, помешивал булькающий соус и терялся в догадках. На что он мог надеяться? Каждый раз, когда она входила в комнату, его неудержимо тянуло к этой женщине. Ему хотелось подойти и спрятать лицо в ее душистых волосах. Увидеть на ее губах улыбку, предназначенную именно ему. Услышать ее смех. Стереть с ее лица печаль.
Но Майкл не был уверен в своих силах. Иногда ему начинало казаться, что она сейчас вооружится поварешкой и вышвырнет его из дома. Он не знал, как надо действовать. Что бы ни говорил Энди, но он не был тем человеком, который мог бы «подцепить» эту женщину, и уж меньше всего на свете ему хотелось причинить ей хоть малейший вред.
И тут вошла она.
Прежде всего, надо не забывать дышать, сказал себе Майкл. Все остальное само собой образуется.
— Нам с вами надо поговорить, — сказала Мэдж.
Он даже не удивился. Но почувствовал, что сердце забилось сильнее, а ладони вспотели.
— Я знаю.
Она стояла в дверях гостиной, бледная и суровая. Майкл с трудом удержался от того, чтобы не подойти и не обнять ее.
— Я сегодня прошелся по магазинам, — вежливо сказал он. — Можно предложить вам пива?
Мэдж неожиданно улыбнулась, и от былой суровости на ее лице не осталось и следа.
— Пожалуй, да, — выдохнула она.
Майкл достал из холодильника две банки.
— А где наш замечательный посредник?
— Переживает стратегическое отступление.
— Никогда не говорите «отступление», — посоветовал он, вскрывая банку и с удовольствием слыша характерное шипение. — Гораздо лучше звучит «перегруппировка».
Мэдж покачала головой.
— Чья это была идея?
— Мы с вашей дочерью отлично спелись. Идея принадлежит ей, а я уже продумал детали.
— Ох, уж эти мне заговорщики!
— Она замечательная девочка. Вы можете ею гордиться.
Мэдж ощетинилась.
— Я горжусь. Но есть определенные границы ответственности, например, кому разрешается приглашать мужчин в дом на неделю-другую.
— Но это не совсем…
— Мне не нужно, чтобы кто-то держал меня за руку. Я не желаю, чтобы кто-то наблюдал за мной, как стервятник, готовый обглодать мои психологические кости.
Она, должно быть, осознала, что перешла на повышенный тон, и внезапно умолкла. Сверкнула глазами. Отпила добрый глоток пива, что совсем не вязалось с ее праведным гневом.
Майкл сделал вид, что ничего не заметил.
— Я останусь, только если вы захотите говорить об этом.
— Говорить об этом? — откликнулась она, и румянец чуть тронул ее бледные щеки. — Я говорила об этом до хрипоты. Я кричала и бросалась на людей и оскорбляла совершенно посторонних. Ничего хорошего. Если хотите знать, пригласив вас к себе в дом, я совершила самую дурацкую ошибку из всех, которые делала в своей жизни, и я не собираюсь повторять ее.
Майкл помедлил с ответом.
— Дурацкая? — спросил он наконец.
— Знаете, — осторожно сказала она, — я не считаю, что ваше желание помочь нам — удачная идея. Я не хочу занимать ваш отпуск и вполне могу найти подрядчика, чтобы закончить работу…
Майкл протестующе поднял руку.
— Вы, наверное, не представляете, что у меня на уме, — сказал он, искренне надеясь, что будет правильно понят. Он словно шел вслепую по минному полю, не зная плана минирования и не умея обезвредить мины. — Я буду почти все время в гостинице. Гарантирую хорошую работу и хорошее поведение… Уверен, что Персик с удовольствием присмотрит за мной. Я знаю, что, вернувшись сюда, разворошил кое-какие воспоминания… Но, думаю, смогу вам помочь избавиться от этого.
— Я не нуждаюсь…
— Это не означает ничего иного, как просто посидеть и поговорить вечерком, когда вам не спится. Я знаю, как трудно бывает людям, которые не избавились от ночных кошмаров.
— Вы думаете, меня мучают ночные кошмары?
— После Кореи у нормального человека иначе быть не может.
На мгновение он подумал, что ее хватил удар.
Ее глаза расширились, тело напряглось, рот слегка приоткрылся. Жестянка с пивом хрустнула у нее в руках.
— Дышите! — поспешно скомандовал Майкл.
Она откликнулась, как разбуженный лунатик.
— Что такое?
Он улыбнулся.
— Вы перестали дышать. Трудно принимать серьезные решения, когда в мозг не поступает кислород.
Она покачала головой:
— Я в порядке.
Он поднял обе руки — классическая поза сдающегося.
— Хорошо. Но можно я уйду после обеда? Я весь день готовил этот соус!
Мэдж улыбнулась, ее лицо немного смягчилось.
— Меня еще никто никогда не упрекал, что я не накормила голодного мужчину. Да Джесс меня бы на месте убила!
Майкл кивнул и допил свое пиво.
— В таком случае я пойду умоюсь. Когда появятся Персик и ваш сын, мы сядем к столу.
Все шло не так, как он задумал. Он хотел сказать «спасибо» выходившей его женщине, выполнить задачу, поставленную перед собой в День Памяти, и уйти. Вернуться к своей обычной жизни.
Вместо этого он обнаружил, что хочет здесь остаться. И не потому, что чувствовал себя в долгу перед ней, не потому, что Мэдж вытащила его с того света. А потому, что она была нежная и добрая. Потому, что у нее были глаза цвета дождя. Потому, что она пронзила его сердце в тот момент, когда повернулась к нему, улыбаясь.
— Идиот! — сказал он своему отражению в зеркале ванной. Отражение не возражало. Оно только нахмурилось, прекрасно понимая, во что он влип. И ему показалось, что из глубины зеркала послышалось ответное: «Идиот».
Он услышал возбужденные голоса, еще не выйдя из ванной, а когда открыл дверь, его взору представилась следующая картина.
Джонни вернулся домой. Он стоял в дверях, словно собираясь снова уйти, и единственное, что его удерживало, — это строгий взгляд матери.
Персик, как всегда, хмурился и молчал, неприязненно поглядывая в сторону Майкла.
— Это как раз тот случай, который нельзя упускать! — протестовал Джонни. — Ты не отпускаешь
