полностью. Своим спасением братья были обязаны тому, что умели общаться посредством телепатии. Точно так же, как раньше они использовали для усиления телекинетических импульсов, так и теперь ночные атаки паразитов они отражали сообща. По мнению Флейшмана, их ощущения были аналогичны моим: паразиты, как и под меня, пытались «подкопаться» под их сущность. Позднее выяснилось, что братья, в противоположность мне, не «стопорились» на безысходной мысли о непрочности своего существования, а наоборот помогали друг другу отвлечься от созерцания бездны. При «подкопе» крайнюю важность для паразитов представляет то, чтобы их жертва находилась наедине с собой.
Следующая проблема представлялась неразрешимой. Как теперь нам можно пробраться в Потсдам и забрать к себе братьев Грау, или по крайней мере сделать так, чтобы они не мешкая вьшетели в Диярбакыр? Дом был обложен репортерами. Сверху, буквально над самой крышей, бдительно кружилось с десяток вертолетов. Когда весть о нашем здесь присутствии разошлась по округе, число их постепенно разрослось едва не до сотни. При одной лишь попытке связаться с Потсдамом репортеры всей прорвой ринутся туда (по местным линиям разговоры прослушиваются легче, чем по междугородним). Имена братьев Грау, судя по всему, не были еще втянуты в историю, так что не исключено, что у них есть пока возможность передвигаться относительно свободно.
Выход из положения нашел Флейшман. Побыв в нашей компании час, он уже определенно испытал улучшение в самочувствии: перезарядка мозга у него проходила несравненно легче, чем у Рейбке. Рассказ о моей победе произвел на Флейшмана тот же эффект, что и на Райха. К нему возвратились весь прежний его оптимизм и жизнестойкость. И вот внезапно он сказал: «Мне кажется, неверно считать, будто они существуют в пространстве как таковом. То их скопище, что атаковало меня здесь, а вас в Диярбакыре, по сути представляло собой единое целое, иначе как бы их нападение оборвалось в один и тот же момент?»
Такая догадка приходила нам с Райхом и раньше, но Флейшман усмотрел в ней иные выводы. «В таком случае, — сказал он, — мы допускаем ошибку, меряя ум параметрами физического пространства. В ментальном смысле все пространство Вселенной сводится, образно говоря, до точки. Паразитам не нужно одолевать расстояние отсюда до Диярбакыра. Они уже находятся и здесь и там одновременно».
— И в Потсдама, тоже, — вставил Райх.
Мы мгновенно уловили напрашивающиеся отсюда выводы. Если паразиты, образно выражаясь, находятся сейчас в Потсдаме, то аналогичным образом находимся там и мы.
Ну конечно, какая самоочевидная истина! Люди оттого лишь существуют исключительно в мире, ограниченном рамками физических ощущений, что не обладают силой, позволяющей им прорваться в мир собственного разума. Человек, способный глубоко уйти в себя в купе мчащегося вдаль поезда, выбывает из времени и пространства, в то время как его скучливо взирающий в окно попутчик так и будет, позевывая, ехать миля за милей, ощущая томительную медлительность времени. Сила, необходимая нам для борьбы с паразитами, состоит именно в способности углубляться в себя и сражаться с ними на их территории. Человек, плывущий на поверхности, представляет собой легкую добычу для акул. Иное дело аквалангист; плавая под водой в маске, с гарпунным ружьем в руке, он уже может сойтись с акулой на равных. Обладая способностью погружаться в глубины сознания, мы могли бы проникать в те же вневременные и внепространственные его области, что и паразиты. Братья Грау могут общаться между собой телепатическими сигналами. Что же мешает и нам связаться с ними аналогичным образом?
Ответ был прост: мы понятия не имеем, как это делается. Нам в принципе известно, что такой контакт требует наличия навыков, чем-то схожих с телекинетическими, но это мало о чем говорит.
Тогда мы погасили свет и сели вокруг стола, намереваясь провести эксперимент в надежде выяснить, что у нас из этого получится. У любого вошедшего в этот момент в комнату вид сомкнувших пальцы безмолвных людей, сидящих потупив головы, вызвал бы мысль о сеансе спиритизма.
Я сделал первую попытку. Вскоре после того как свет был погашен, я мысленно обратился к коллегам с вопросом: «Вы готовы?» Никакого ответа. И тут я радостно ощутил: где-то внутри меня, в области грудной клетки возник отдаленный голос. «Ты меня слышишь?» — послал я навстречу вопрошающий импульс. «Не совсем четко», — донеслось в ответ.
У Флейшмана ушло десять минут, прежде чем он сумел присоединиться к нашей игре. К тому времени мы с Райхом звучали друг для друга вполне уже внятно. Это объяснялось, очевидно, тем, что, как и братья Грау, мы с Райхом были знакомы далеко уже не первый день и успели друг к другу приноровиться. А спустя некоторое время стали понемногу улавливаться и адресованные нам импульсы Флейшмана, звучащие как глас вопиющего в пустыне. Теперь было ясно, что между собой контактировать мы можем. Однако по силам ли нам будет связаться с братьями Грау, тем и другим?
Прошел уже целый час времени, долгий и томительный. Я, должно быть, напоминал путника, затерявшегося средь гор и криком взывающим о помощи. Мысленно я продолжал отправлять сигналы братьям Грау, Луи и Генриху, но подспудно ловил себя на том, что шлю их в обычной, словесной форме, словно выкликая вслух имена. А между тем требовалось не что иное, как направленный на контакт толчок мысли, не оформленный в словесное обличие.
«Кажется, я что-то улавливаю», — произнес внезапно Райх. Все вместе мы предельно сконцентрировались в попытке отправить сигнал о том, что «послание принято». Последовала небольшая пауза. И вдруг (от неожиданности мы просто подскочили) неожиданно прорезавшийся четкий голос с изумляющей громкостью грянул, казалось, в самые уши: «Я вас слышу! В чем дело?» Мимолетно перекинувшись торжествующими и взволнованными взорами, мы снова закрыли глаза, сосредоточившись с удвоенной силой. Громкий отчетливый голос рек: «Не все сразу. По одному. Райх, попробуйте вы. У вас звучание, похоже, наиболее чистое».
Ощущение было такое, будто на одном из конечных пунктов селекторной линии Берлин — Диярбакыр идет наладка двусторонней связи. Слышно было, как мозг Райха один за другим выстреливает сигналы послания, словно снопы трескучих электрических искр. «Вы можете приехать в Диярбакыр?» — послание ему пришлось продублировать с десяток раз. Прислушиваясь к его сигналам, мы сами мало-помалу стали делать непроизвольные сонаправленные усилия. Вначале нас окоротил было протестующий возглас братьев: «По одному, по одному!» Но тут мы интуитивно почувствовали, что попали с Райхом в резонанс, и направили умы на то, чтобы просто подталкивать и усиливать его сигналы. Голос Грау не замедлил отреагировать: «Так лучше. Теперь слышу вас четко». Дальше трудностей не возникало. Мы даже смогли обрисовать братьям кое-какие детали сложившейся здесь ситуации, как если бы говорили с ними по телефону. Все это время мы находились вне комнаты, полностью уйдя в себя, как верующие уходят в молитву. До меня внезапно дошло: причина плохого усиления состоит в том, что я погружаюсь на недостаточную глубину, находясь слишком близко от поверхности. Суть проблемы была проста: уходя слишком глубоко, я рисковал впасть в сон. Язык и образность принадлежат к поверхностной сфере сознания. Утянуть их на глубину так же трудно, как внести в сон логическое мышление. Я произношу это в связи с тем, что именно в ту секунду мне открылась вся бездна нашего неведения. Глубинные ареалы ума населены преимущественно воспоминаниями и снами, медленно дрейфующими друг мимо друга словно гигантские рыбы. Сохранять осознанность действий, отличать явь от миражей на такой глубине чрезвычайно трудно. Однако чтобы телепатия была по- настоящему активной, «сигналы» следует отправлять именно с такой глубины.
Хотя в данном случае это к делу не относилось. Мы — Райх, Флейшман и я — взаимно друг друга усиливали. Лишь пройдя через такое ощущение, познаешь истинный смысл изречения: «Мы члены друг друга».
По окончании разговора с братьями Грау все мы чувствовали себя странным образом счастливыми и посвежевшими, как после глубокого и безмятежного сна. Флейшман вновь выглядев таким, каким мы привыкли его видеть. Его жена, принесшая в комнату кофе, очевидно, питала к нам с Райхом некоторую враждебность, которую всем своим видом пыталась скрыть. Но вот с внезапным изумлением она посмотрела на своего супруга и, судя по всему, переменила к нам свое отношение. Кстати, интересно: мы чувствовали, с какой трогательной нежностью относится Флейшман к своей жене (она была моложе его на двадцать лет, замуж за него вышла год назад). Это чувство от Флейшмана передалось нам, и мы тоже взирали теперь на нее с эдакой владетельной нежностью, сочетающей в себе вожделение и потаенное знание ее тела. Получалось, что она как бы пересекла границу нашего телепатического круга и стала в каком-то смысле женой каждого из нас (кстати сказать, наше с Райхом вожделение к ней не являлось естественным
