Мама позвонила на работу и сказала, что ей нездоровится.
— Не такая уж это ложь, Мэнди, — виновато пояснила она. — Зуб все еще побаливает.
— Мам, я отлично справлюсь одна. Если хочешь, иди, — предложила я.
— Нет, милая, лучше я побуду с тобой, — ответила мама.
В последнее время мама разочаровалась в своей работе. Она работала секретарем директора одной компании, но старый директор уволился, и вместо него пришел новый, молодой. Мама была о нем невысокого мнения. Она работала на полставки, и вторая секретарша ей тоже не нравилась. Она, как и новый директор, была молоденькой.
Мама даже слегка вышла из себя, рассказывая мне о том, как не-ком-пе-тент-ны новый директор и вторая секретарша. Мне было неинтересно, и я слушала вполуха, умудряясь, впрочем, кивать в нужных местах. Потом мама решила поиграть со мной, но игра была мне в тягость. Наконец она ушла готовить обед, и я облегченно вздохнула. Начала было рисовать, но запястье стало ныть и болеть. Я рассерженно отшвырнула фломастеры. Они радугой рассыпались по ковру. Я встала, чтобы собрать их. Несколько штук откатились к самому окну. Я облокотилась на подоконник и выглянула наружу. В садике через дорогу девушка покачивала коляску.
Я знала, что в доме напротив есть младенцы. Миссис Уильямс усыновила двоих малышей из приюта. Но девушка, качавшая коляску, совершенно не походила на грузную миссис Уильямс в широком платье и пончо. Она была невысокой и яркой до невозможности. Вначале мне показалось, что ей лет восемнадцать- двадцать. Коротенькие шорты, майка, открывавшая живот, высоченные каблуки. Но затем я присмотрелась сквозь заклеенные очки и поняла, что передо мной девочка-старшеклассница, просто сильно накрашенная. У нее были короткие, весело торчавшие вверх волосы ярко-оранжевого цвета, как у моей плюшевой Оливии.
Девочка подняла голову и встретилась взглядом со мной. Она состроила рожицу и высунула язык. Помахала мне рукой. Будто встретила старую знакомую.
ЖЕЛТЫЙ
Когда мы садились пить чай, зазвонил телефон.
— Тебя. Мальчик! — заговорщицки прошептала мама, передавая мне трубку.
Я смотрела на трубку так, будто она вот-вот превратится в страшную змею и укусит меня. На другом конце провода раздался голос. Я с опаской поднесла трубку к уху.
— …хорошо, что ты уже вернулась из больницы, Мэнди. Ты ничего себе не сломала? Помнишь, как я в прошлом году сломал ногу и ходил в гипсе? Я просил всех написать на нем, кто что хочет. Помнишь, там был один неприличный стишок?
Всего-навсего Артур Кинг. Замирание сердца мигом прошло.
— Нет, я только потянула запястье, вот и все. Мне наложили повязку, но это обычный бинт, на нем ничего не напишешь.
— Ясно. Жаль. То есть — нет, наоборот, очень хорошо, я рад, что все обошлось.
— Угу.
— Ты точно не пострадала? У тебя нет сотрясения? Что-то ты едва говоришь.
— Это потому, что ты не даешь мне вставить слово.
Артур коротко хихикнул, будто тявкнула маленькая собачонка: «Ав-ав-ав», но в его голосе по-прежнему слышалось беспокойство.
— Мэнди…
— А?
— Гм… Мэнди… — повторил он, внезапно запинаясь.
— Ну что?
— Мне стыдно за вчерашнее. Я стоял, сложа руки, и слушал, как они тебя дразнят.
— Ну, не тебя же они дразнили.
— Я должен был тебя защитить.
— Что?! — Я фыркнула.
Артур Кинг даже ниже меня ростом, а на физкультуре, когда мы разбиваемся на команды, ни один капитан не хочет брать его к себе.
— Я поступил не по-рыцарски, — сказал Артур.
— Мэнди, прекрати фыркать, это неприлично, — прошептала мама. — Что за мальчик тебе звонит?
— Артур — мой одноклассник, — объяснила я.
— Мэнди, я знаю, что я твой одноклассник. Кажется, у тебя все-таки сотрясение, — сказал Артур.
— Это я не тебе, это я маме, — ответила я.
— Мэнди, чай стынет, — напомнила мама. — Закругляйся и идем за стол.
— Артур, мне вот-вот надо будет идти, — сказала я. — Так где ты хотел порыскать?
— Порыскать?
— Ты сказал, что где-то не порыскал. Вчера.
— Не по-рыцарски! Я поступил не по-рыцарски. Мой тезка, король Артур, ни за что не бросил бы деву в беде. А я бросил, так ведь? Я стоял и… рыскал глазами по сторонам, ища, куда бы спрятаться. Испугался, как цыпленок. Как желторотый воробей. Как…
— Ничего, Артур. Я тебя не виню. Я сама их боюсь.
— Тебе можно. Ты девочка.
— Слушай, времена твоего короля Артура давным-давно прошли. Девы больше не ждут, пока их спасет рыцарь. Они сами разбираются с обидчиками.
— Но их было трое против тебя одной. Какой же я трус! Прости, Мэнди. Мне так стыдно!
— Я тебя ни в чем не виню, Артур, — вежливо повторила я. — А теперь мне пора. Мама зовет пить чай. Пока.
Звонок Артура мне польстил. Раньше мальчики мне не звонили. Приятная, оказывается, это штука. Я сразу выросла в собственных глазах.
Но на следующее утро я вновь проснулась, чувствуя себя маленькой и беспомощной.
— Мам, мне что-то все нездоровится, — пожаловалась я. — И запястье никак не проходит.
— Моя бедняжка.
Мама озабоченно смотрела на меня. Папа уже уехал на работу. Ей было не с кем посоветоваться.
— Можно я посижу дома еще денек? Пожалуйста!
Мама потрогала мой лоб и оглядела меня с ног до головы.
— Жара у тебя нет. Но ты какая-то бледненькая. И писать ты все равно не можешь. Ну, хорошо. Раз уж сегодня пятница. Но в понедельник придется вернуться к учебе, Мэнди.
До понедельника было еще очень далеко. Можно на время забыть все страхи.
Я попыталась уговорить маму, чтобы она шла на работу. Я отлично справлюсь одна, обещала я. Даже не стану вылезать из кровати. Ничего со мной не случится. Но она и слушать не стала. Позвонила на работу и сказалась больной.
— Мы с тобой — две прогульщицы, — сказала мама. — Ну, чем займемся? Давай печь. Удивим нашего папу. Сделаем бисквитное печенье с глазурью, шоколадной или кофейной, как скажешь. Потом испечем пирог и еще, если хочешь, пряничных человечков.
Я не могла помочь ей взбивать белки и замешивать тесто — для этого нужна правая рука, — зато я отлично сумела снять со всего пробу.
Когда пирог с печеньем уселись в духовке, распространяя вокруг сладкий аромат свежей выпечки, я оставила маму наедине с грязной посудой и поднялась к себе в комнату за книгой. Не утерпела и выглянула в окно. В саду миссис Уильямс стояла коляска, малыш радостно сучил ножками в воздухе. Но девочки с оранжевыми волосами нигде не было видно.
Все утро я то и дело забегала в свою комнату, чтобы выглянуть в окно. Один раз младенец заплакал, но на крик вышла сама миссис Уильямс. Она не стала укачивать ребенка, а завела коляску в дом. И только перед обедом показалась моя вчерашняя знакомая.
Она шла по дороге, неся два пакета с продуктами. На ней вновь были
