Люди бормочут приветствия. Затем ко мне подходит какой-то парень, довольно симпатичный, с острым подбородком и высокими скулами. Одна его рука замотана в полотенце.
— Я Том. — Он садится на корточки рядом со мной.
Я отворачиваюсь; мне стыдно, что у меня такое лицо.
— Не бойся. — Том разворачивает полотенце: вместо кисти у него кусок холодного металла в форме ножниц. Я удивленно смотрю на Тома; он улыбается. Я тоже, но потом мне снова становится неловко, и я отвожу глаза.
Затем я прикасаюсь к металлической руке, заглядываю в нее. Удивительно, как слились живая плоть и механизмы. Никогда еще не видела такой сложной машины.
Я вглядываюсь в других людей и вижу кусочки металла и пластика. Значит, не все здесь состоят только из плоти, некоторые похожи на меня и Тома.
— Почему вы такие? — спрашиваю я.
— Машины сделали нас другими, — отвечает Том. — Мы изменились, но остались прежними. Мы называем себя «транслюди».
Транслюди.
Том указывает на мои глаза.
— Можно потрогать?
Я киваю, и он, наклонившись, заглядывает мне в глаза и легонько проводит пальцами в том месте, где кожа превращается в металл.
— Никогда такого не видел. Но, похоже, роботам не удалось закончить дело. Что произошло, Матильда?
— Мама.
Это все, что я могу выговорить.
Том встает.
— Доун, это удивительно! — восклицает он. — На имплантате нет управляющего, робы не успели его встроить. Кто знает, на что она способна.
Сердца людей бьются все быстрее, посылая ко мне каскад волн.
— Почему вы взволнованы? — спрашиваю я.
— Мы думаем, что ты можешь разговаривать с машинами, — отвечает Доун.
Нолан стонет. Мы прибыли сюда два часа назад, и он выглядит ужасно. Я слышу его прерывистое дыхание.
— Я должна помочь брату.
Пять минут спустя Маркус и Том кладут Нолана рядом с автодоком. Машина застыла, подняв ноги, словно иглы, над телом моего спящего братика.
— Матильда, сделай рентген, — говорит Доун.
Я кладу руку на автодока и мысленно обращаюсь к нему:
— Привет. Ты здесь?
Выберите функцию.
— Рентген?
Извиваясь и странно пощелкивая, паучьи лапы приходят в движение: одни отодвигаются в сторону, чтобы не мешать, другие ползут вдоль тела Нолана, лежащего без сознания.
В голове появляются слова и картинки.
Я осторожно переворачиваю Нолана на живот и задираю его рубашку. Вдоль позвонков видны темные пятна запекшейся крови.
«Исправь его», — мысленно обращаюсь я к автодоку.
— Доун, робот не знает, как делать операцию. Ему нужна антенна, чтобы получить инструкции.
Маркус встревоженно поворачивается к Доун:
— Машина пытается нас перехитрить. Если мы дадим ей антенну, она позовет на помощь. Нас обнаружат.
Доун кивает:
— Матильда, мы не можем рисковать…
Увидев мое лицо, она умолкает на полуслове.
Я знаю — где-то у меня за спиной бесшумно поднимается автодок. Бесчисленные иглы и скальпели в раскачивающихся руках угрожающе поблескивают. Нолану нужна помощь, и если они не хотят ему помочь, я их заставлю.
Нахмурившись и сжав зубы, я смотрю на собравшихся передо мной людей.
— Нолан нуждается во мне.
Маркус и Доун снова переглядываются.
— Матильда, золотко, откуда ты знаешь, что это не ловушка? — спрашивает Доун. — Я знаю, ты хочешь помочь Нолану, но ведь и нам ты не хочешь повредить.
Я обдумываю ее слова.
— Автодок умнее «иглозуба», — говорю я. — Автодок умеет разговаривать, но он не настолько умен. Он просит то, что ему нужно, только и всего. Это как сообщение об ошибке.
— Но ведь там, на улицах, думающий Роб…
— Ладно, Матильда, — говорит Доун, коснувшись плеча Маркуса.
Он прекращает спорить, осматривается и, увидев что-то, широкими шагами пересекает комнату. Затем хватает проволоку, свисающую с потолка, и, потянув ее в разные стороны, отцепляет от куска металла, на который она была намотана. Маркус протягивает проволоку мне, осторожно следя за раскачивающимися руками автодока.
— Кабель идет наверх, в здание над нами. Он длинный, металлический и идет высоко — идеальная антенна. Но будь осторожна.
Я едва слышу его. Как только антенна касается моей ладони, голову захлестывает волна информации — потоки цифр, букв и изображений. Сначала я ничего не могу разобрать. В воздухе передо мной пляшут цветные спирали.
Затем я чувствую некий… разум. Какое-то чужеродное
Автодок начинает непрерывно бормотать.
Информации слишком много, и она поступает слишком быстро. У меня кружится голова, и я уже не понимаю, что говорит автодок. Существо снова зовет меня — на этот раз оно уже ближе. Я вспоминаю холодный взгляд куклы в ту ночь, в спальне, и то, как то неживое существо шептало мое имя во тьме.
Цветные потоки кружат, словно ураган.
«Остановись», — думаю я. Ничего не происходит. Я не могу дышать. Цвета слишком яркие, и я тону в них, не могу думать. «Остановись!» — кричу я мысленно. Кто-то снова зовет меня, на этот раз еще громче, и я уже не знаю, где мои руки и сколько их. Что я такое? Собрав все силы, я кричу:
— ОСТАНОВИСЬ!
И бросаю антенну, словно змею. Цвета тускнеют; образы и символы падают на пол, забиваются в углы комнаты, словно сухие листья. Яркие цвета бледнеют, превращаясь в тусклый белый кафель.
Я делаю вдох. Затем еще два. Руки автодока приходят в движение.
Крошечные моторы гудят: автодок берется за дело. Он включает фонарик, светит на спину Нолана. Вращающаяся губка опускается и протирает кожу. Игла шприца почти незаметно делает укол. Конечности автодока двигаются быстро и точно, время от времени ненадолго замирая, словно куры, клюющие зерно в детском зоопарке.
Во внезапно наступившей тишине я слышу что-то еще, кроме звука моторчиков. Я слышу голос.
«…прощения за то, что я сделал. Меня зовут Шпион. Сейчас я уничтожу башню „Бритиш телеком“ и
