то не очень на себя похож.
— Это как? — нетерпеливо спросил Армстронг.
— Ну, прямо так, навскидку, не скажешь…
— Он показался вам более чутким? — подсказал Карлсен.
Лэмсон запустил пятерню в коротко стриженные волосы.
— Думаю, так оно и есть… Скажу вот что. Когда тихий, сокамерники его обычно слегка шугают. А вот последние пару дней, я обратил внимание, они предпочитают к нему не соваться.
— Так ведь полнолуние же! — напомнил Армстронг.
— Ну и что, что полнолуние, — упрямо возразил Лэмсон. — А то я его раньше не видел! Да, он обычно становится в это время напряженным, нервным. Но нынче с ним что-то не то. Правильно говорит этот господин: он как будто бы стал более чутким…
— Вы когда-нибудь прежде такое замечали? — спросил Фаллада.
— Да пожалуй, нет. Он обычно ведет себя по-иному…
— Но он сейчас в одиночке? — вмешался Армстронг.
— Ну да, мы на это время всегда его изолируем. Только сейчас, мне кажется, оно ему особо и не надо. Он не показался мне… этим, как его…
Пока он подыскивал слова, Армстронг с показной строгостью бросил:
— Ладно, Фред, спасибо. Мы только это и хотели узнать. Можешь теперь идти. Видя мелькнувшее на лице здоровяка раздражение.
Карлсен сказал как можно теплее:
— В самом деле, огромное спасибо. Вы очень нам помогли.
— Да что вы, сэр, не за что, — улыбнулся гостям Лэмсон и вышел.
— Кстати, наводит на, мысль, — заметил Карлсен. — Пришелец не желает привлекать внимания. Но не сознает, что личность психопата в период полнолуния меняется, и это, в конце концов, само по себе привлекает внимание…
— Ну что, легче становится уверовать в вампиров? — посмотрел на Армстронга Фаллада.
— Странно… Очень странно, — ответил тот уклончиво.
Карлсен, зевнув, поднялся.
— Пойду-ка я, наверное, спать.
При обычных обстоятельствах работа и положение Армстронга внушали бы Карлсену благоговейный ужас; теперь же, напрямую воспринимая узость и убожество надзирателя — тщеславие вкупе с неуемной жаждой обожания — он не ощущал ничего, кроме неприязни.
— По одной, на сон грядущий?
Хезлтайн последовал примеру Карлсена.
— Мы все устали. Пора укладываться.
— Этот самый Ривс, — вспомнил Карлсен, — когда — обычно завтракает?
— Примерно в восемь.
— Нельзя будет подмешать ему в еду транквилизатор, легкое снотворное?
— Видимо, можно. Если считаете, что это необходимо…
— Благодарю.
Надзиратель проводил их к выходу. В вестибюле им встретился Лэмсон, спускающийся со второго этажа.
— Где вы были? — вскинулся Армстронг.
— Да проверял Ривса, сэр. После нашего разговора мне подумалось…
— Он вас видел? — осведомился Карлсен.
— «Видел» — не то слово. Смотрел во все глаза.
Они шли через темную лужайку, Фаллада с Лэмсоном чуть впереди.
— Не надо было ему там маячить, — тихим голосом сокрушенно заметил Карлсен.
— А что? — спросил Хезлтайн недоуменно, — это же в порядке вещей: делать ночной обход.
— Вот уж не знаю… А, ладно! Чего уж теперь.
Их три комнаты располагались по соседству друг с другом. Сержант Паркер перенес из «шершня» сумки.
Карлсен переоделся уже в пижаму, когда в дверь негромко постучали. Заглянул Фаллада с плоской бутылочкой.
— Не возражаешь против семи капель перед сном?
— Славная мысль!
Стаканы отыскались в ванной комнате. Фаллада скинул куртку, ослабил галстук. Чокнулись.
— Ну, ты меня просто очаровал своими замечаниями насчет раздвоенной личности. Ты в самом деле считаешь, что эти нелюди не в силах вторгнуться в человека со здоровой психикой?
Карлсен, сидящий скрестив ноги на постели, покачал головой.
— Я этого не говорил. Завладеть они, очевидно, могут кем угодно — силой или хитростью. Только здорового человека им приходится под благовидным предлогом уничтожать. Первых своих жертв они, видно, так именно и убрали — того же Клэппертона.
— А премьер-министр? — спросил Фаллада.
— Я… ох, не знаю. В голове не укладывается, и все же… что-то в нем такое есть. — Он, нахмурившись, изучал дно стакана. — Не только в нем, во всех политиках: некая способность к двоемыслию. Они не могут себе позволить быть честными, как большинство людей. Вся эта постоянная верткость, уклончивость…
— Напомнить? Политиканство — вот как это называется.
— Пожалуй. То же самое я замечал и за многими священниками: ощущение такое, что они — профессиональные лжецы. Или, по крайней мере, жертвы собственного двуличия. — Он неожиданно оживился. — Да, именно. Двуличные легче всего и поддаются вампирам. Люди, у которых правое полушарие действует обособленно от левого. Вот именно такое впечатление у меня от Джемисона. Человек, который и сам не знает, искренне он говорит или нет.
Оба замолчали, каждый погрузился в свои мысли. Фаллада потягивал виски.
— А если их действительно ничем не взять, что тогда? — спросил он. — Если их никак не выдворить с Земли? Надо ведь и такую возможность учитывать, — добавил он, не дождавшись ответа от Карлсена. — В мире полно преступников-психопатов. Ловим одного — они тут же в другого. Ты так не думаешь?
У Карлсена глубоко в сознании опять мелькнул проблеск, после чего все сразу же растеклось и возникло ощущение нереальности.
— Не знаю я, — выговорил он. — Просто не знаю.
Фаллада поднялся.
— Ты устал. Спи, не буду мешать. — И, взявшись уже за дверную ручку, приостановился. — А все- таки подумай. Может, есть какая-то возможность установить что-то вроде связи с этими существами? Мы теперь знаем, что им не обязательно убивать людей, чтобы получить пропитание. Взять этого, Прайса. У меня такое впечатление: он давал свою энергию с превеликим удовольствием. И снова отдаст, лишь бы занырнуть еще раз в постель с той бабенкой… Надо бы взять это на заметку.
— Ладно, — улыбнулся Карлсен. — Обещаю взять.
— Спокойной ночи, — сказал Фаллада. — Если нужен буду — я в соседней комнате.
Он тихо вышел, Карлсен прошел к двери, щелкнул язычком замка. Слышно было, как Фаллада возится за стенкой; затем шум воды в умывальнике. Карлсен залез в постель и выключил свет. Фаллада был прав: он устал. Но стоило закрыть глаза, как ощутилась непонятная раздвоенность. Вот он, казалось бы, в кровати, думает о планах на завтра, но какая-то его часть в то же время отстранена и смотрит на него, Карлсена, как на незнакомца. И холодом, отчуждением повеяло вновь. Наконец бренное тело стало втягиваться в омут дремоты, на что равнодушно взирал отстраненный ум. Спустя секунду все кануло.
Сознание возвращалось как свет, цедящийся через темную толщу воды. Олоф лежал в полусне, окруженный укромным, оберегающим теплом, как в утробе. Глубокая, блаженная раскрепощенность… и время утратило бег. И тут-то он осознал, что пришелица здесь. И впрямь, она находилась возле, на кровати — грациозная блондинка, которую он последний раз видел в ИКИ. Она была в каком-то тонком,
