Инес. На заре их брака они занимались сексом, что называется, взахлеб. От одного только воспоминания его бросило в жар. Как-то раз они ужинали во внутреннем дворике, и вдруг Инес, вскочив из-за стола, оседлала его колени, принялась рвать с него брюки, пихать его руки себе под платье. Куда все это ушло? Каким образом брак так быстро все разрушил? К концу их семейной жизни она не разрешала ему смотреть, как одевается. «У тебя нет сердца, Хавьер Фалькон». Что же все-таки она имела в виду? Разве он смотрел порнографические фильмы? Разве трахал под них проституток? Разве отверг бы самый факт существования собственного ребенка? И все же… и все же рядом с Раулем Хименесом была красивая женщина. Консуэло, его утешение.
Сидевшая напротив женщина больше не встречалась с ним взглядом в стекле. Он повернулся к ней. На ее лице читалась гадливость, смешанная с жалостью, словно она поняла проблемы сорокапятилетнего мужчины, которые ей сто лет не нужны. Она нырнула в свою сумочку, словно хотела скрыться в ней целиком, хотя это был маленький ридикюль от Балансьяги, где могли поместиться лишь губная помады, пара презервативов и немного мелочи. Фалькон снова отвернулся к окну. Где-то вдали мерцал крошечный огонек, и больше ничего, кроме непроглядной тьмы.
Фалькон откинулся на спинку сиденья, измученный бесконечным наплывом мыслей, не о расследовании, а о своем неудачном браке. Он всегда впадал в ступор, натыкаясь на стену произнесенных женой слов:
Как он потом заключил, новые химические процессы, начавшиеся накануне у него в мозгу, породили свежую мысль или, вернее, прояснили старую. Ему не удастся двигаться дальше, не удастся заигрывать с женщинами в вагоне поезда, пока он не докажет себе, что слова Инес были неправдой, что они неприменимы к нему. Это открытие сильно его поразило. Он даже ощутил выброс адреналина, что свидетельствовало бы об испуге, если бы он не сидел спокойненько в
Незаметно для себя Фалькон погрузился в сон — человек в серебристом сверхскоростном пассажирском экспрессе, летевшем сквозь ночь к неизвестной цели. Ему снова снилось, что он рыба, в ужасе бьющая по воде хвостом, оттого что внутри у нее что-то натягивается и рвется. Он проснулся, ударившись головой о сиденье. Вагон был пуст, поезд стоял на станции, толпы пассажиров валили мимо окна.
Он приехал домой и, не поев, стал смотреть кино. Выключив телевизор, он рухнул в постель, голодный и издерганный. Он то засыпал, то просыпался, не желая ни снова видеть тот же сон, ни бодрствовать среди тревог окружающего его дом мира. Четыре часа утра окончательно вернули Фалькона к абсолютно черной реальности, и он забеспокоился, как бы эти новые химические процессы не повредили в конце концов его рассудка, а между тем деревянные стропила в его огромном особняке тихонько постанывали, как некоторые не слишком счастливые обитатели психиатрической лечебницы.
Фалькон встал в шесть утра совершенно не отдохнувшим. Нервы у него дзинькали, точь-в-точь как ключи на кольце у тюремного надзирателя, и ему подумалось, что надо бы поискать ключ от мастерской отца. Он направился в кабинет к письменному столу и обнаружил, что один из выдвижных ящиков целиком заполнен ключами. Неужели в доме столько дверей? Он вытащил ящик и понес его к кованой железной двери, закрывавшей ту часть галереи, куда выходила мастерская отца. Перепробовав все ключи и убедившись, что ни один из них не годится, Фалькон пошел прочь, оставив ящик на полу среди разбросанных ключей.
Он принял душ, оделся, вышел на улицу, купил газету «АБС» и за чашечкой
Отдел по расследованию убийств в составе шести человек присутствовал полностью, что редко случалось в субботу накануне Пасхи. Фалькон кратко проинформировал коллег о результатах совещания с Кальдероном и отправил Переса и Фернандеса на площадь Ферии перед Эдифисьо-дель-Пресиденте, Баэну — на прилегающие к дому улицы, а Серрано — по адресам лабораторий и магазинов медицинских товаров, которые, возможно, продали неизвестному лицу хлороформ или недосчитались каких-нибудь инструментов. Эти четверо удалились. Рамирес остался стоять, прислонившись к подоконнику и скрестив руки на груди.
— Есть еще какие-нибудь соображения, старший инспектор? — спросил он.
— Мы получили показания Марсиано Руиса?
Рамирес кивнул в сторону стола и сказал, что ничего нового в них не содержится. Фалькон принялся читать показания только затем, чтобы избавить себя от необходимости докладывать Рамиресу о поездке в Мадрид и о семейных страстях Хименесов. Вот если бы выявилась их прямая связь с убийством! А так Рамирес наверняка станет его подковыривать, а остальные будут смотреть на него как на чудика, начавшего расследование убийства с возвращения к инциденту тридцатишестилетней давности.
— Вчера вечером я встречался с Элоисой Гомес, — сообщил Рамирес.
— И вам удалось чего-то от нее добиться?
— Бесплатного минета, что ли? Черта с два!
— По-моему, было бы странно на это надеяться после того, как вы обошлись с ней позавчера, — заметил Фалькон. — Она заговорила?
— Мне эта дура уже ничего не скажет. Она страсть как напугана.
— А вроде у вас под конец так все заладилось, — сказал Фалькон. — Я даже думал, вы пригласите ее домой.
— Наверно, мне следовало проявить больше терпения, — ответил Рамирес. — Но, знаете, я на самом деле считал, что это она его впустила и что хорошая словесная атака выбьет из нее признание.
— Сегодня начнем с «Мудансас Триана», — решительно заявил Фалькон, переходя к действиям. — Потом поедем на похороны Хименеса с видеокамерой и снимем присутствующих. Дальше найдем их всех в адресной книге и проведем опросы. Нам нужно воссоздать картину его жизни.
— А что делать с Элоисой Гомес?
— Перес сможет еще раз доставить ее сюда ближе к вечеру. Пройдет около двух суток с ее визита к Раулю Хименесу. Если она была сообщницей, то убийца за это время уже наверняка успеет связаться с нею и, возможно, приведет ее в чувство.
— Или в полное бесчувствие, — добавил Рамирес.
Рамирес взял видеокамеру, и они поехали в компанию «Мудансас Триана», находившуюся на проспекте Санта-Сесилья. Там они изложили свою версию хозяину фирмы Игнасио Браво, который слушал, устремив на них неподвижный взгляд из-под набрякших век и безостановочно куря сигареты «Дукадос».
— Во-первых, это невозможно, — начал он. — Мои рабочие…
— Они подписали показания, — перебил его смертельно скучавший Рамирес, передавая ему бумагу.
Браво прочел документ, щелчками сбивая пепел в направлении миниатюрной шины, обрамлявшей пепельницу.
— Они будут уволены, — решительно заявил он.
— Просветите нас относительно вашей договоренности с сеньором и сеньорой Хименес, — сказал Фалькон. — Начните с того, почему они захотели переехать именно на Страстной неделе, ведь для ресторанов это наверняка самое горячее время.
— И самое недешевое для переезда. Наши тарифы удваиваются. Я ей все это объяснил, старший инспектор. Но мы не могли принять заказ на ближайшую неделю, когда ее рестораны были закрыты, потому что у нас уже все было расписано… как и у всех остальных. Так что она согласилась платить. Без колебаний.
— Когда вы впервые ознакомились с тем, что вам предстоит сделать?
— Я заезжал туда в начале прошлой недели, чтобы на месте посмотреть, как там и что, сколько крупных предметов мебели, сколько упаковочных ящиков потребуется, ну и все такое прочее. Я позвонил ей на следующий день, сказал, что там работы на два дня, и назначил цену.
