— И я, — сказал Крайски. — Всегда радуюсь, когда сюда прихожу. И когда ухожу, тоже.
К ним подплыл один из снаму, тот, что первым поприветствовал Карлсена. «Ты устал?», — осведомился он. Тронутый его участливостью, Карлсен решил открыть содержимое своих мыслей. Снаму, повникав, застенчиво заметил: «Это вне моего понимания» и тронулся наверх, за очередной порцией медузы. — Ну что, насмотрелся? — спросил Карлсен.
— Здесь есть что-нибудь еще?
— Есть и еще. Только то же самое.
— В таком случае, да.
Они тихонько, незаметно для других отплыли. Когда отдалились на несколько миль, Карлсен начал жалеть о преждевременном уходе: было бы приятно задержаться на несколько недель, а то и лет. Вместе с тем логика подсказывала: то, что снаму могли дать, он уже взял. Его поведение они сочли бы непонятным, поэтому лучше было уйти.
— Точно, — одобрил Крайски.
Он вторил мыслям Карлсена и был с ним в полном унисоне. И снова удивляло, насколько между ними много общего. Возвращались медленно. Было как-то жалко выходить из дремотно приятного сознания, как бы сочетающего сон и бодрствование. Еще задолго до суши сгустились сумерки. Примерно за час до этого небо на западе стало высвечиваться все ярче, и горизонт расчертили серебристые полоски облаков. Затем последовало подобие зеленого фейерверка, где горизонт пронизывался ярко зелеными блестками, опадающими медленным каскадом. И вот сквозь туман проступила пронзительно синяя вечерняя звезда:
Ригель. Да-а, куда там альпийским закатам…
Наступившие сумерки лишь подчеркивали умиротворенность, и Карлсен ощутил, что снаму ночь любят так же как день, светясь счастьем при ее приближении.
— У них есть какие-нибудь враги, кроме хайссеров? — поинтересовался он. — Только один какой-то, неизвестный, в пещерах у дна. — Поскольку связь была прямой, Крайски сумел показать обширные гроты, уходящие далеко вглубь шельфа.
— Как он выглядит?
— Никто не знает.
— Почему?
Крайски с помощью образов и телепатии показал, что в огромной системе пещер, залегающих под западным морем, обитает медуза, у снаму считающаяся самым большим деликатесом: упругая как натуральная плоть, и вместе с тем выделяющая куда больше жизненной энергии, чем та разновидность, что видел у поверхности Карлсен. Иногда наиболее рисковые из снаму отправлялись в пещеры и возвращались, сияя от избытка и двигаясь с такой силой и напористостью, что сородичи как-то даже тушевались. А вот отдельных смельчаков больше не видели. Порой их полусгнившие останки обнаруживались где-нибудь на дне или их приносило течение, от чего складывалось впечатление, что из снаму высосала жизнь некая сила, которой по зубам их жесткоклеточная структура. Что это за враг, из снаму не знал никто, да так оно и лучше. Пусть сидит себе в своем подводном логове, и ну его.
— Неужели их не разбирало любопытство!
Ответ Карлсена можно было истолковать как пожимание плеч. К тому времени как впереди замаячил берег, уже наступила ночь, несравнимо бархатистее и непроницаемее, чем на Земле. Тем не менее, Карлсен с интересом обнаружил, что с помощью щупалец и малюсеньких белых бугорков различимы и берег, и даже оба приемника. А заодно два хайссера, застывшие от приемников в нескольких футах.
— Что теперь делать? — спросил он у Крайски.
— Не беспокойся. В темноте они не видят.
Ощутив под собой прибрежный песок, Карлсен понял, как нелегко было снаму сегодня на берегу. Щупальца хотя и позволяли продвигаться, но гравитация давила так, что духота становилась совершенно несносной. На кромке берега он приостановился отдышаться. Хайссеры, уловив их присутствие, тронулись навстречу. В темноте что-то, особо зловещее крылось в их узловатых очертаниях. Судя по шаткости движений, о месте нахождения добычи они догадывались лишь смутно. Обойти их довольно легко можно было даже вблизи, поскольку плелись они неуверенно, как слепые. Что странно — Крайски, взняв щупальца, направил их на ближнего хайссера и явно поманил к себе. Хайссер засеменил с удивительным проворством. А когда уже приближался, Крайски послал сигнал на сторону, и тот, отразившись от скал, пришелся с тыла. Хайссер, постояв в нерешительности, тронулся совсем в другую сторону. Инстинктивно Карлсен уловил, что тварь эта опаснее самой ядовитой змеи, и весь этот кураж попахивает самоубийством.
И опять Крайски изменил направление сигнала, отчего хайссер нерешительно замер. В эту секунду Крайски направил на него всю свою энергию, дышащую жизнью — той, что недавно принадлежала медузе. Хайссер, повернувшись в их сторону, неожиданно рванулся. С непостижмой ловкостью Крайски отскочил вбок, одновременно оборвав сигнал. Хайссер пролетел мимо, чуть не задев, и плюхнулся в море. Послышалось злобное шипение и пахнуло чем-то до едкости кислым. И тут Крайски с мгновенной мощью ударил волей. Тело хайссера, судя по всему, было легким — он мгновенно потерял равновесие, и волны подхватили его будто кусок плавника. Что удивительно, он судорожно закорчился, будто заживо сгорая. Подобно смраду, из него волна за волной исторгались злоба и жестокость (Карлсен просто оторопел). Но и они в конце концов вышли, сменившись лишь жалобным призывом о помощи. Карлсен так разжалобился, что впору бы зайти и вытолкнуть страдальца на берег. Но Крайски смаковал его агонию, видно было, как неистребимы его отвращение и ненависть к этому существу. В эти секунды в нем сквозило что-то оттал — кивающее. С поистине призрачной ясностью он предстал эдаким безумным инквизитором, для которого предсмертные муки жертвы такое блаженство, что он подкидывает в костер все новые поленья.
Карлсен попытался мысленно отстраниться от этого ужаса, примерно как задерживают дыхание против дурного запаха. Хайссер цеплялся за жизнь просто с непостижимой силой. И тут на удивление резко мука сменилась счастьем и облегчением. Хайссер поверженным цветком распластался на волнах, окруженный осклизлой зеленой пеной (Карлсен безошибочно определил смертельный яд). Останки напоминали раздавленную бабочку. Его сородич, почуяв, чем может обернуться дело, спешно подался восвояси.
Тогда Крайски направил сигналы к приемникам. Двери открылись, и наружу осторожно выбрались два человечьих силуэта. Было ясно, что и они движутся абсолютно вслепую. Карлсен, тоже подняв щупальца, послал импульс своему собственному телу, особенно белому и беззащитному в такой темени. Через несколько секунд он уже прижимал его к себе, чувствуя колоссальное облегчение: ну наконец-то. Ему и в голову не приходило, насколько нескладным считают снаму человеческое тело.
Стоило притиснуть нагую плоть к своему кожистому покрову, как волной хлынул эротический экстаз. На секунду они слились воедино, когда через секунду неистовство схлынуло, Карлсен опять очутился в своем теле, скованый и, словно, обескровленный, из-за оттока энергии. Непонятно почему, но было томительно стыдно, как бывает обычно у человека после оргазма. Освоившись глазами с темнотой, Карлсен испытал облегчение: тот, другой хайссер по-прежнему находился на безопасном расстоянии. Ночное море дышало мягким сиянием, сродни лунному свету.
Снаму, не теряя времени на расставания, поковыляли в море и через минуту-другую скрылись из виду.
— Куда теперь? — торопливо спросил Карлсен.
— Никуда. Ждем.
— Чего?
— Когда взойдет вторая луна. Если кинуться сейчас, угодим в гравитационную воронку, а она собьет нас с курса.
Карлсен нервозно глянул через берег.
— Где дожидаться-то?
— Шагай за мной. Хайссер не вернется, — успокоил он, чувствуя встревоженность Карлсена. — Я потому первого и уничтожил. До них дошло, что случилось, так что теперь не сунутся.
Они пошли вдоль берега. Наждачный песок немилосердно колол ступни, но на Крайски это как бы и не действовало.
— Почему у меня тело опять такое плотное? — спросил Карлсен.
