Но ведь это же пятый этаж!
Наверное, у него начались галлюцинации. Должно быть, эта жидкость в стаканчике оказалась сильнее, чем ему показалось. Рон подошел поближе к окну, чтобы получше рассмотреть. То, что он увидел, повергло его в дикий ужас: лицо из ночных кошмаров, нет, хуже, все ночные кошмары, соединившиеся воедино. И эти сверкающие желтые глаза…
Рон отпрянул от окна, крик застрял у него в горле. И прежде чем он смог разжать губы, через двойную раму окна проникла трехпалая рука с длинными когтями и начала судорожно сжиматься у самого его горла. Затем она с такой силой сдавила его дыхательное горло, что ему показалось — оно уперлось прямо в шестые позвонки.
То, что безжалостно влилось в него, было прохладным, влажным, чуть ли не скользким, с отвратительным запахом гнили. Длинная тонкая мускулистая рука протянулась через разбитое стекло к… К чему? Он прогнулся и вцепился в ухватившие его пальцы, но они были как стальной воротник на его шее. Он тщетно пытался вздохнуть, его зрение меркло. Затем какое-то легкое, неуловимое движение — и он почувствовал, что его выдернули сквозь окно, посыпались осколки стекла, острые края больно вцепились в его плоть. И перед тем как его мозг, в который перестал поступать кислород, окончательно погас, он смутно увидел ужасный и леденящий душу облик нападающего на него.
А когда весь этот шум и грохот затих, в комнате опять установилась тишина. Двое оставшихся больных, ворочаясь в своих постелях, продолжали парить на крыльях Морфея. Томми, лежавший у окна, выкрикнул свое «Помогите!» — и снова захрапел.
Часть вторая
Бхаргпур, западная Бенгалия, Индия
Среда, 24 июня 1857 г.
Сэр Альберт Вестфален — капитан Бенгальских европейских стрелков стоял в тени навеса между двумя рыночными прилавками и попивал из кувшина холодную свежую, только что из колодца, воду. Короткое мгновение передышки от палящих прямых лучей индийского солнца, от которого все равно не спрячешься. Оно отражалось от песчаных улиц, от белых стен домов, даже от бледных шкур этих горбатых быков, свободно бродящих по рынку. Жара проникала через глаза в самую глубину мозга. Хорошо бы взять и вылить содержимое кувшина себе на голову, чтобы вода стекала по всему телу.
Но нет. Ведь он джентльмен в форме армии ее величества, и вокруг его подчиненные. Он не имеет права делать что-то, что может подорвать его авторитет. Ему оставалось только стоять здесь, в тени, в куполообразном шлеме на голове, в вонючей форме, застегнутой под самое горло, с пятнами пота под мышками, и делать вид, что ему плевать на жару. Он старался не обращать внимания на пот, который медленно стекал из-под шлема на лицо, впитывался в черные усы — утром он аккуратно причесал и нафабрил их, — собирался на подбородке в капли, которые периодически падали на воротник.
«О, хоть бы какой-нибудь ветерок. А еще лучше — дождь». Но дождей не было уже второй месяц. Капитан Вестфален слышал, что, когда летний муссон в июле начинает дуть с юго-запада, жди обильных дождей. А до тех пор он сам и его люди должны жариться на солнце.
Но могло быть и хуже.
Его ведь могли послать отбивать Мирут и Дели у повстанцев, и пришлось бы тогда маршировать вдоль Ганга в полном обмундировании с выкладкой, лицом к лицу сталкиваться с ордами орущих сипаев.
Капитан содрогнулся. «Нет, большое спасибо, это не для меня».
К счастью, на восточную часть бунт не распространился, во всяком случае, здесь он не ощущался. Вестфалена это весьма устраивало. Он намеревался и впредь держаться как можно дальше от военных действий. Из полковых сводок ему было известно, что в Индии всего двадцать тысяч английских солдат. А что, если бесчисленные миллионы индусов поднимутся и покончат с британским господством? Это было бы настоящим кошмаром. Все, конец английским господам.
И конец тогда Восточно-Индийской компании. Ведь именно из-за нее ввели сюда английские войска — защищать интересы «Компании Джона». Да, конечно, Вестфален поклялся драться за империю и не отказывался исполнять свою клятву, но, черта с два, он не собирается умирать из-за интересов шайки частноторговцев. В конце-то концов он — джентльмен и принял это назначение, чтобы избежать финансового краха, чтобы спасти свое имение. А также завязать полезные контакты. Он устроил так, что оказался на административной работе — никакой опасности. Прежде всего ему нужно время, чтобы найти пути, как покрыть карточный долг — можно сказать, огромный долг для мужчины сорока лет, а уж затем можно думать о возвращении домой. Он сделал гримасу, вспомнив, какие бешеные деньги растранжирил после смерти своего отца, когда на него свалилось баронетство. Но и здесь, на другом конце света, его преследовали неудачи. До того как он прибыл в Индию, здесь все было тихо и мирно, правда, иногда возникали небольшие проблемы, но ничего серьезного. Империя покоилась на лаврах. Но сейчас все разногласия и противоречия между новобранцами различных местных племен, казалось, выплыли на поверхность — похоже, они только и ждали его приезда. Он здесь еще меньше года, а что произошло? Взбунтовались сипаи.
— Какая несправедливость!
«Но могло бы быть и хуже, Альберт, старина, — повторял он себе уже в тысячный раз за сегодня. — Могло бы быть и хуже».
Но могло быть и намного лучше. Хорошо бы вернуться в Калькутту, в форт Уильямс. Там тоже не прохладнее, но зато близко море. Если Индия вдруг взорвется, прыгай в лодку на реке Хугли и преспокойно отправляйся в Бенгальский залив.
Вестфален еще раз отхлебнул из кувшина и прислонился к стене. Конечно, далеко не официальная поза, но, честно говоря, пошло оно все к черту. Его офис напоминал сейчас раскаленную печь, и потому разумнее всего стоять здесь, под навесом, с кувшином воды и ждать, пока сядет солнце. Сейчас три часа. Скоро должно стать прохладней.
Он помахал рукой у себя перед лицом. Если ему удастся выбраться из Индии живым, единственное, что он будет вспоминать с еще большим ужасом, чем жару и влажность, — это мухи. Они повсюду. Рынок просто кишит мухами: ананасы, апельсины, лимоны, кули с рисом — все усыпано черными точками, которые движутся, взлетают, садятся опять. Здоровые наглые мухи опускаются тебе на лицо и взлетают прежде, чем ты успеваешь их прихлопнуть.
И бесконечное жужжание — то ли торговцы, пытающиеся всучить свой товар, то ли орды мух.
Капитан уловил запах горячего хлеба. Супружеская пара в лавчонке слева от Вестфалена продавала шупати — небольшие лепешки пресного хлеба, который в Индии едят все — и богатые, и бедные. Помнится, он как-то раз попробовал его, но хлеб показался ему слишком безвкусным. Весь последний час женщина, не разгибаясь, пекла бесчисленные шупати на круглых железных противнях. Температура воздуха вокруг нее накалялась градусов, наверное, до ста тридцати.
Как они могут это выносить?
Капитан закрыл глаза и взмолился, чтобы мир освободился от жары, засух, навязчивых кредиторов, вышестоящих офицеров и повстанцев-сипаев. Хорошо бы вот так, закрыв глаза, простоять весь день и…
Но открыть глаза все же пришлось — вдруг исчезли все звуки. Улица затихла. Вестфален оторвался от стены и выпрямился. Торговцы, которые до этого яростно торговались с покупателями, исчезли в проулках, на боковых улицах, дверных проемах, причем без всякой спешки, без паники, все они как будто вдруг вспомнили, что должны быть где-то в другом месте.
Остались только лавочники… лавочники и их мухи.
Обеспокоенный Вестфален схватился за саблю, висевшую у левого бедра. Ему еще ни разу не приходилось пользоваться ею для самозащиты, и он надеялся, что и впредь обойдется без этого.
