— Тогда придется копнуть глубже, — вздохнул Фалькон. — Мы и так… озадачены.
— А новая машина? А то, что он собирался ехать отдыхать?
— Самоубийцы редко афишируют свои намерения. Ведут себя как обычно. Подумай, сколько раз ты слышала, как родственники самоубийцы говорят: «Но он казался таким спокойным и нормальным». Это потому, что человек принимает решение и наконец-то обретает покой. Нет, нас озадачил способ и странная записка.
— Он написал предсмертную записку?
— Не совсем. У него в кулаке был клочок бумаги, на котором по-английски написано: «…растворены в воздухе, которым вы дышите с одиннадцатого сентября и до скончания…» Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Слова ничего не объясняют, верно? — произнесла она. — Почему одиннадцатое сентября?
— Один из криминалистов сказал, что Вега, возможно, финансировал Аль-Каиду, — ответил Фалькон. — Шутка, конечно.
— Хороша шутка… Да разве нас сейчас нельзя заставить поверить во что угодно?
— Тебе хоть когда-нибудь казалось, что сеньор Вега не в себе?
— Рафаэль выглядел абсолютно нормальным, — сказала Консуэло. — Это Лусия была не в себе. Вечные депрессии, приступы маниакально-навязчивых состояний. Ты видел ее гардероб?
— Много туфель.
— Многие одного цвета и фасона, как и платья. Когда ей что-то нравилось, она покупала сразу по три штуки. Сидела на лекарствах.
— Значит, в критический момент Вега, судя по твоему описанию его характера, не стал бы обращаться к кому-то вне семьи, а поговорить с женой не было возможности.
— Работа в ресторане научила меня не судить о чужой жизни по внешним проявлениям. В семьях, даже в самых безумных, есть свои способы общения, некоторые малопривлекательны, но действенны.
— А какой была атмосфера в их доме? Ты же бывала у них, что-то замечала?
— Да, но третья сторона всегда меняет отношения. Люди начинают вести себя как подобает.
— Это наблюдение конкретное или обобщенное?
— Я говорю о конкретной ситуации, но и в общем оно тоже годится, — сказала она. — Ты, я вижу, второй раз пытаешься намекнуть, что у меня могла быть связь с сеньором Вегой.
— Разве? — удивился Фалькон. — Нет, это не намек. Но согласись: если атмосфера в семье гнетущая, муж вполне мог завести любовницу. А это могло бы изменить отношения и ситуацию в семье.
— Не для Рафаэля, — сказала она, качая головой. — Он другой.
— А кто «такой»?
Консуэло вытряхнула из пачки еще одну сигарету и прикурила.
— Твой инспектор Рамирес, например, — сказала она. — Кстати, где он?
— Повез дочку на какое-то медицинское обследование.
— Надеюсь, ничего серьезного?
— Они не знают. Но ты права насчет Рамиреса, он всегда был ходоком… укладывал волосы ради судейских секретарш.
— Возможно, работа научила его распознавать женскую уязвимость, — сказала она. — Вот еще одно определение подобного типа мужчин.
— А сеньор Вега был мясник.
— Вот именно. Ты сам все сказал. Такое хобби не вяжется с любовью: «Хочешь посмотреть мои последние разрезы?»
— Что ты об этом думала?
— Я этим пользовалась. У него всегда было отличное мясо, вкуснее, чем у других мясников. Почти все стейки в моем ресторане нарезаны Рафаэлем.
— А с точки зрения психологии?..
— Это наследственность. Думаю, ничего больше. Будь его отец плотником…
— Ну, мебель сколачивать в свободное время — это понятно. Но разделка туш?..
— Лусию от этого в дрожь бросало, впрочем… она была чрезмерно чувствительна.
— Она была брезглива, помимо всего прочего?
— Брезглива, нервозна, подавлена, страдала бессонницей. Принимала по две таблетки снотворного за ночь. Одну — чтобы уснуть, и вторую — когда просыпалась в три-четыре утра.
— Пуленепробиваемые окна, — сказал Фалькон.
— Она могла спать только в полной тишине. Дом практически герметичен. Стоит зайти внутрь, и ты теряешь представление о внешнем мире. Неудивительно, что она была слегка не в себе. Иногда Лусия открывала дверь, и я невольно ожидала, что меня снесет воздушной волной, как если бы внутри давление было намного выше.
— Веге с ней было не слишком весело, — заметил Фалькон.
— Ты опять о своем, Хавьер. В третий раз. Лусия была человек сложный. С помощью материального и банального она не давала своей жизни развалиться. Даже Марио временами ее утомлял, вот почему она так радовалась, когда он приходил сюда. Но это не значит, что ребенок не был смыслом ее жизни.
— А как сеньор Вега вписывался в семью?
— Не думаю, что они ждали ребенка. Я их тогда нечасто видела, но припоминаю, что это было потрясением, — сказала она. — В любом случае, с появлением ребенка брак меняется. Может статься, Хавьер, однажды ты сам это узнаешь.
— Ты притворяешься, будто не понимаешь, что я делаю, но знаешь: по-другому нельзя. Я должен искать слабые и уязвимые стороны в этой ситуации, — объяснил Фалькон и даже сам себе показался чересчур сентиментальным. — Возможно, мои вопросы ужасны, но в двойном убийстве, замаскированном под самоубийство, хорошего мало.
— Ничего, Хавьер, я выдержу, — сказала Консуэло. — Несмотря на притягательность отношений следователь — подозреваемый, я бы предпочла, чтобы ты исключил меня из их числа с помощью любых ужасных вопросов. У меня хорошая память, и мне не понравилось быть обвиняемой в убийстве Рауля.
— Это только предварительное расследование. Я надеюсь получить проверенные факты, которые подкрепят подозрение о том, как умерли супруги Вега. Так что мы еще встретимся.
— Жду с нетерпением.
— Как ты попала во двор дома?
— Лусия сказала мне код, при помощи которого открываются ворота.
— Кто-нибудь еще его знал?
— Горничная. Возможно, Сергей. Постой… Не уверена, но, кажется, сад Крагмэнов примыкает к саду Веги, и там есть калитка, так что они могли пройти. Насчет Пабло Ортеги — не знаю.
— А этот Сергей? — спросил Фалькон. — Ты сказала, он русский или украинец. Это немного необычно.
— Даже ты должен был заметить, сколько здесь в последнее время приезжих из Восточной Европы, — возразила Консуэло. — Вероятно, это неправильно, но люди предпочитают их марокканцам.
— Что ты знаешь про Маделайн Крагмэн?
— Она по-американски дружелюбна… с ходу.
— То же можно сказать о севильцах.
— Возможно, поэтому каждый год к нам приезжает столько американцев, — отозвалась Консуэло. — Впрочем, я не жалуюсь.
— Она привлекательна.
— Тебя послушать, так дела Рафаэля шли хорошо, как никогда, — сказала она. — Что ж, все считают Маделайн Крагмэн привлекательной, даже ты, Хавьер. Я видела, как ты на нее смотрел.
Фалькон покраснел, как пятнадцатилетний подросток, ухмыльнулся и заерзал. Консуэло горько улыбнулась.
— Мэдди осознает свою власть, — сказала она.
— То есть она — роковая женщина местного масштаба? — спросил Фалькон.
— Я пытаюсь ее потеснить, — улыбнулась Консуэло. — Но у нее преимущество в несколько лет… Шучу!
