— По-моему, ты ошибаешься, — возразил Брунин. Хотя в мысли о хаотичном экономическом коллапсе было что-то непонятно привлекательное, он не верил. — В смысле еды Солнечная система всегда будет зависеть от внешних миров. Сама не может производить столько продуктов, чтобы всем хватило, а где их еще брать?
— Земляне нашли новый источник белка… да и голодных ртов у них становится меньше, — объяснил Ла Наг, откинувшись на спинку сиденья.
Загрязнение давно исключило земные моря из перечня источников пищи. Человечеству пришлось есть то, что можно растить на земле и на многоэтажных искусственных фермах. Но поскольку кривая численности населения по-прежнему круто шла вверх, ненадолго время от времени замедляясь и все-таки неуклонно ползя еще выше, земледельческие угодья сокращались. Пока число голодных ртов росло, занимая все больше и больше жизненного пространства, земное Сельскохозяйственное управление изо всех сил старалось выжать максимальные урожаи из меньшего количества акров. Несколько помогали спиральные орбитальные плантации, но потребности голодных людей превосходили все ожидания. Синтетические продукты, которые можно было бы производить в изобилии, с негодованием отвергались; приемлемых продуктов питания жестоко недоставало.
Тогда и была создана сеть торговли с внешними мирами. Колонии были поставлены на службу Земле, превратившись в гигантские фермы. Когда выяснилось, что переброска в подпространстве целого кольца груженных зерном гондол обходится не намного дороже, чем прыжок одной, начались поточные поставки зерна из внешних миров в Солнечную систему. Казалось, наконец найдено приемлемое решение.
Какое-то время система работала. После восстания внешних миров положение переменилось. Солнечная система по-прежнему получала зерно, только по справедливым рыночным ценам. Земля, потерпевшая слишком тяжкий удар, перестала устраивать новые поселения, создавать новые фермерские колонии, замкнулась в себе и принялась наводить порядок в собственном доме.
Первым делом была введена генетическая регистрация. Каждый, у кого обнаруживался дефектный и даже потенциально дефектный генотип, включающий в себя мириады рецессивных характеристик, подвергался стерилизации. Поднялись вопли, грозя домашней революцией, однако на сей раз земное правительство не уступило. Новое Управление по контролю над численностью населения было наделено полицейскими полномочиями и получило приказ их использовать в полном объеме.
Примером послужила Арна Миффлер: женщина, в генотипе которой не выявилось никаких отклонений. Молодая бездетная одинокая идеалистка организовала кампанию протеста против политики Управления, на первых порах успешную, быстро набравшую силу. Тогда Управление снова исследовало генотип Арны Миффлер и отыскало определенный признак одного из редких дефицитов мукополисахаридов[5]. В один прекрасный вечер ее взяли в собственном доме и доставили в клинику Управления. На следующее утро она вышла оттуда стерилизованной.
Адвокаты, генетики, активисты, поднявшиеся на ее защиту, вскоре узнали, что их собственные генотипы наряду с генотипами родственников проходят тщательную перепроверку. Когда некоторые сторонники Арны начали попадать в клинику Управления и подвергаться стерилизации, движение протеста споткнулось, остановилось и умерло. Всем стало ясно, что у Управления по контролю над численностью населения есть сила и оно не боится ее применять. Сопротивление стихло до шепота.
И опять завопило после объявления о следующей мере: ограничении воспроизводства до уровня статус-кво. Двоим людям разрешается произвести на свет лишь двоих новых людей. Мужчине позволено стать отцом двоих детей, и не больше; женщине разрешено родить или отдать яйцеклетку для производства двоих детей, и не больше. После рождения второго живого ребенка они оба обязаны добровольно стерилизоваться.
Стерилизация отца и матери, родивших второго ребенка, была почти столь же добровольной, как земная система добровольной уплаты налогов: соглашайся или пожалеешь. Генотип каждого новорожденного вводился в компьютер для перекрестного анализа родительских генов. Как только анализ указывал на существование второго ребенка с данным генотипом, запрашивался индивидуальный номер того и другого родителя, которых немедленно обнаруживали и препровождали в ближайшую клинику Управления, где единственная инъекция навсегда лишала их возможности выработать хоть одну жизнеспособную половую клетку.
Управление считало подобный подход мастерским компромиссом. Каждому гражданину по-прежнему предоставлялась возможность произвести на свет ребенка, который со временем его заменит, что многие — слишком многие — объявляли своим неотъемлемым правом. Однако допускалась лишь единоличная замена. Рождение ребенка было тяжким проступком; мать или отец по жребию обрекались на смерть, «освобождая место» для новорожденного.
Население начало сокращаться. Редкая смерть от болезней все-таки кое-кого выкашивала, несчастные случаи уменьшали численность более быстрыми темпами. Умерших новорожденных, даже нескольких секунд от роду, заменять не позволялось. Правило «один человек — один ребенок» догматически соблюдалось. Добровольно стерилизованным, которые не произвели на свет новой жизни, предоставлялись налоговые льготы; те, кто настаивал на рождении ребенка, облагались повышенными налогами.
Закон принес свои плоды. Благодаря строжайшему контролю на протяжении двухсот лет, население материнского мира все быстрей таяло. В мегаполисе еще время от времени вспыхивали голодные бунты, но далеко не так часто, как прежде. Вновь возникла возможность дышать — не особенно, но после пережитого планетой кошмара казалось, будто кругом открылось широкое пространство.
— Солнечная система быстро движется к самообеспечению, — продолжал Ла Наг, — когда имеющихся сельскохозяйственных земель, орбитальных плантаций и нового источника протеина будет достаточно, чтоб прокормить сократившееся население. Тогда прекратится импорт зерна из внешних миров. Тогда начнет разваливаться Империя. От наших действий в ближайшие дни, недели и годы будет зависеть, останется ли от нее хоть что-то, заслуживающее спасения.
Брунин ничего не сказал, стоя у своего сиденья, обдумывая услышанное. Как ни противно признать, Ла Наг говорит разумные вещи. Империя так или иначе развалится. Теперь точно видно. Тут, по крайней мере, можно с ним согласиться.
А вот насчет чего-то, заслуживающего спасения, он с толивианцем поспорит. Ничего не намерен спасать от полнейшего краха.
Глава 7
Кое-что ясно просматривается в глазах сидящих, которые нажимают на рычаги, приводящие в движение Государственную машину. Смотрят на тебя и знают, что кормят бесплатным обедом. А когда дотягиваются, вырывая кусок твоей плоти, разве ты укусишь кормящую руку? Скорей, подобно многим прочим согражданам, спросишь, что предпочитает привередливый людоед: сырое мясо, с кровью, или хорошо прожаренное.
Иглу выдернули из пальца Ла Нага, и на месте укола выступила капелька крови. Лаборантка ее промокнула, смазала палец стат-гелем, останавливающим кровотечение.
— Все в порядке, сэр. Впрочем, проведем небольшую проверку, чтобы наверняка убедиться. — Она набрала несколько цифр на консоли слева от себя, потом указала на небольшое отверстие вроде трубы. — Вставьте сюда палец.
Ла Наг повиновался, и на мониторе вспыхнул зеленый огонек.
— Получилось?
Лаборантка кивнула:
— Прекрасно. Теперь вы официально зарегистрированы в кредитной сети Солнечной системы.
— С виду, может быть, не похоже, — пробормотал Ла Наг, скривив губы, — но душа моя ликует в беспредельном экстазе.
