— Ты пропустила поворот.
Она сжала его коленку с такой силой, что он заверещал, и несколько раз выкрутила руль, возвращаясь на дорогу, ведущую к парковке.
— Мама? — опять окликнул ее Дарио, когда машина спускалась в подземный паркинг, чтобы встать там в длинную очередь.
— Что такое, милый? — отозвалась Консуэло, чувствуя, что это все прелюдия, подходы к чему-то важному, что ему не терпится спросить.
— Ты еще любишь меня теперь, когда у нас появился Хави?
Она взглянула на него, увидела его огромные глаза, с мольбой устремленные на нее, и у нее упало сердце. Как мы распознаем такого рода вещи? Даже восьми лет от роду мы чувствуем, если что-то важное способно от тебя ускользнуть. Она погладила его по волосам, по щеке.
— Но ты же мой малыш, — сказала она. — Мой самый главный мужчина на свете!
Дарио расплылся в улыбке. Мимолетное облачко грусти рассеялось и было забыто. Зажав кулачки в коленях, он подтянулся, вздернув плечи. Порядок в его мире был восстановлен.
Водитель черного «ягуара» как в рот воды набрал. Машина мчалась в Лондон по автостраде М-4.
Одетый не по погоде, Фалькон мерз и чувствовал неловкость, как всякий испанец, вынужденный хранить молчание в компании. Потом он вспомнил слова отца о том, что англичане любят обсуждать погоду. Но взглянув в окно на расстилавшуюся там плоскую серую равнину, придавленную сверху тяжелыми серыми тучами, он не нашелся что сказать по этому поводу.
И непонятно, кто бы мог на его месте найти тут повод для разговора. Он поплотнее придвинулся к стеклу — может быть, так он сможет различить в этом бесконечно тусклом, унылом пейзаже нечто примечательное, но видимое лишь местному жителю.
— Когда вы в последний раз видели солнце? — спросил он на безукоризненном английском, туманя стекло своим дыханием.
— Простите, дружище, — отозвался шофер. — Я по-испански ни бум-бум. Каждый год в отпуск отправляюсь на Майорку, а все равно по-испански ни слова не выучил.
Фалькон бросил взгляд на водителя — уж не издевка ли это. Но и затылок мужчины, и глаза его, устремленные в зеркальце заднего вида, выражали полное добродушие.
— Мы тоже, — сказал Фалькон, — не очень-то сильны в языках.
Водитель круто развернулся к нему лицом, словно желая удостовериться, того ли самого пассажира везет.
— Да нет, — проговорил он. — Говорите вы хорошо. Где это вы так научились говорить по- английски?
— Брал уроки, — отвечал Фалькон.
— Деньги дерут, а за что — неизвестно, верно? — сказал водитель, и оба засмеялись, хотя Фалькон и не вполне понял причину.
Они въехали в черту города, и их подхватил поток транспорта. Водитель свернул с Кромвель-роуд, и через двадцать минут они миновали знаменитую вращающуюся вывеску Нью-Скотленд-Ярда.
Фалькон назвал свою фамилию у входа и предъявил удостоверение личности и полицейскую карточку. Он прошел через пост охраны и был встречен у лифтов офицером в форме. Вместе они поднялись на пятый этаж. Возле кабины Фалькона уже ждал Дуглас Гамильтон, проводивший его в кабинет для аудиенций, где находился еще один мужчина лет под сорок.
— Это Родни из МИ-5, — представил мужчину Гамильтон. — Садитесь. Как долетели? Нормально?
— Видно, погода для вас непривычная, Хавьер? — заметил Родни, пожимая ледяную руку Фалькона.
Вот наконец и о погоде речь зашла, подумал Фалькон.
— Пабло забыл предупредить меня, что здесь у вас уже зима, — сказал он.
— Да нет, это наше паршивое английское лето, — сказал Гамильтон.
— В ирландский бар, что возле собора в Севилье, наведываетесь? — спросил Родни.
— Только если там кто-нибудь кого-нибудь прикончит, — сказал Фалькон.
Они посмеялись, и обстановка стала более непринужденной. Наметилось взаимопонимание.
— Вы курируете Якоба Диури, — сказал Родни, — и при этом являетесь офицером полиции.
— Якоб — мой друг. Он согласился поставлять информацию в НРЦ только при условии, что контактировать будет в основном со мной.
— И давно вы его знаете?
— Четыре года, — сказал Фалькон. — Познакомились в сентябре две тысячи второго.
— А когда вы виделись в последний раз, не считая вчерашнего дня?
— Мы провели с ним вместе некоторое время в августе в период отпуска.
— Его сын Абдулла тоже был с вами?
— Это был семейный отдых.
— И как вам тогда показался Абдулла?
— Типичный богатый отпрыск привилегированного марокканского семейства.
— Испорченный парнишка? — осведомился Гамильтон.
— Да я бы так не сказал. Мало чем отличается от своих испанских ровесников. От компьютера не оторвешь, на пляж не вытащишь, но в целом парень неплохой.
— Набожный?
— Не более, чем остальные его домашние, которые к религии относятся весьма серьезно. Но насколько я знаю, ужина, чтобы бежать поскорее читать Коран, он не прерывает. Правда, Якоб говорит, что на компьютере у него полно исламистских сайтов, так что, может быть, тут он с исламом соприкасается плотнее.
— Он пьет? — спросил Родни. — Алкоголь употребляет?
— Да, — сказал Фалькон, почувствовав странную весомость вопроса. — Якоб, Абдулла и я обычно распивали бутылочку вина за ужином.
— Одну бутылку на троих? — вскричал Родни. Верхняя пуговица его была расстегнута, а галстук съехал на сторону.
Гамильтон хмыкнул.
— Без меня они вообще бы к вину не притронулись, — сказал Фалькон. — Вино ставилось на стол для меня в знак гостеприимства.
— А что, Абдулла сопровождал отца когда-нибудь в его деловых поездках в Англию? — спросил Гамильтон.
— По-моему, да. Помнится, Якоб рассказывал, как повел Абдуллу в галерею Тейт-Модерн на выставку Эдварда Хоппера. Это было еще до того, как я завербовал Якоба.
— Вы знали о том, что Абдулла сейчас в Лондоне?
— Нет. Якоб вчера сказал мне, что Абдулла вернулся в Марокко в лагерь МИБГ по подготовке моджахедов. А что сам он едет в Рабат…
— Так Пабло и сообщил нам, — сказал Родни, кивая.
— Вы еще не нашли его? — спросил Фалькон и встретил недовольный взгляд Родни. — Пабло говорил, что вы потеряли след Якоба, вернее, Якоб постарался уйти от…
— Мы вновь его нашли примерно с час назад, — сказал Родни. — Он был один. Абдулла остался в отеле. Это не первый случай, когда он скрывается от нашего агента. Вам это известно.
— Вы устанавливаете за ним слежку каждый раз, как он прилетает в Лондон?
— Сейчас устанавливаем, — сказал Гамильтон. — С того раза, как он впервые «потерялся» в июле.
— В июле? — Фалькон был ошарашен. — Но это было лишь месяц спустя после его вербовки!
— В том-то и дело, — сказал Родни, ерзая на стуле и поправляя съехавший галстук. — Каким образом новичку-любителю удалось так красиво нас кинуть?
— Вас кинуть? — озадаченно переспросил Фалькон.
— Обдурить нас, — пояснил Гамильтон.
