обеспокоенный взгляд в бесстрастное лицо Фалькона.
— В технике я не силен, — сказал он, заглушая ужасную тревогу от безумства, которое они совершали. — Нам остается верить, что они свою работу знают.
После десяти километров пути им было приказано съехать с шоссе, и под диктовку многочисленных эсэмэсок, приходивших на мобильник, они стали кружить по разбитым, в пятнах свежеположенного асфальта дорогам, мимо деревенек по обеим сторонам, освещенных одиночными уличными фонарями, забирая в горы, в непроглядную темноту, среди запаха прохладных сосен, альпийских роз и горячей сухой земли, веющего в полуоткрытые окна машины. Консуэло ерзала на сиденье, глядя то в переднее, то в боковое стекло, проверяя в зеркальце, не видно ли чего сзади.
— Если бы люди Ревника следовали за нами так, чтобы мы могли их видеть, то их увидели бы и люди Донцова, — сказал Фалькон. — Так что успокойся и гляди вперед.
— Где мы, черт возьми, едем?
Машина громыхала по дороге. Показался знак: Кастильбланко-де-Лос-Арройос. Поворот налево. И снова тьма.
— Сколько времени мы уже едем? — спросила она.
— Сорок минут.
Она положила руку ему на плечо.
— Там нет никого. За нами никого нет и быть не может в такой тьме. Да они бы увидели фары еще издали, за много километров, — сказала она, чувствуя, что храбрость изменяет ей. — Нам придется сколько можно потянуть время.
— Им еще и с дисками надо будет разобраться, — сказал Фалькон.
Зазвонил мобильник, на этот раз это был простой телефонный звонок. Человек от Донцова.
— Слева вы увидите указатель на Эмбальсе-де-ла-Кала. Поезжайте туда и сообщите, когда доберетесь.
Четыре минуты.
— Прибыли.
— Теперь второй поворот направо.
Они съехали с бетонного покрытия на грунтовую дорогу.
— Там будет надпись, сделанная от руки: Гран-ха-де-лас-Онсе-Игерас. Сверните туда.
Следуя указателям, они поехали по травяным зарослям между низких и раскидистых каменных дубов. Преодолев так несколько километров, въехали в открытые ворота, ведущие к одноэтажному дому. Передние фары скользнули по выбеленным стенам, приоткрытым ставням и зарешеченным окнам, по облупленной, выкрашенной красной краской двери.
— Поставьте машину в сарай, — сказал голос. — Оставьте ключи в зажигании. Выходите, подняв руки. Диски — на голову. Встаньте возле гаража и раздвиньте ноги.
В сарае они увидели ржавую землечерпалку желтого цвета. До Консуэло долетало тепло включенного двигателя.
Оба, она и Хавьер, встали в нескольких метрах сзади машины, держа руки на голове. Двое мужчин в бейсболках, плохо различимые в лучах их фонариков, приблизились к машине. Лица их прикрывали платки. Один вошел в гараж, другой, тщательно ощупав Фалькона, нацепил ему на глаза повязку. Фалькон услышал, как хлопнула дверца багажника — открылась, а через несколько секунд вновь закрылась. Второй мужчина вышел из гаража, запер двери. Первый подошел к Консуэло сзади, присел на корточки. Надо было бы ей надеть брюки. Взяв фонарик в рот, он принялся ощупывать ее, начав с лодыжек.
— Вы же видите, что там я ничего не прячу, — сказала она.
Ответа не последовало. Руки полезли к ней под юбку. Она скрипнула зубами, когда его пальцы проникли ей между ног, огладили ей бедра и ягодицы и опять поползли вниз. Он щупал ее пониже спины, тискал груди, живот, урча, утыкаясь ей в плечо. Потом и ей нацепил повязку.
— Идем, — сказал он, потянув ее за руку.
Другой мужчина занимался Фальконом. Они направились к низкому деревянному дому, и пришлось пригнуться, когда их втолкнули в низкую дверь.
— Сядьте.
Их пихнули в кресла. Говорил с ними лишь кубинец — тот самый, чей голос они слышали по телефону. Коробка с дисками лежала теперь на коленях у Фалькона. Повязка на глазах ему не понравилась — к такому он был не готов.
— Не представляю, как я узнаю сына с этой штукой на глазах, — сказала Консуэло. — Сейчас я сниму ее.
— Подождите! — вскричал кубинец.
— Осторожно, Консуэло, — сказал Фалькон.
— Не ощупывать же мне его! — добавила она, сдергивая повязку.
Фалькон тоже снял повязку. Мужчины в комнате, не зная, за кого из них приниматься, на секунду растерялись. Двое русских уже успели прикрыть лица платками, двое других были в масках с прорезями для глаз и рта. Один из них шагнул к Консуэло, в руке у него был пистолет, который он и приставил к ее лбу. Рука его подрагивала, но не от страха, а скорее от ярости. Держа палец на крючке, он снял пистолет с предохранителя. Консуэло часто заморгала, шея ее напряглась, и она втянула ее в плечи, когда дуло пистолета коснулось ее кожи. Кубинец что-то сказал по-русски. Последовал сердитый обмен репликами, и русский отступил.
— Если вы хотите остаться в живых и увидеться с сыном, вы должны слушаться и делать так, как вам велят, — сказал кубинец. — Эти люди ни в грош не ставят вашу жизнь, убить вас им будет не труднее, чем выкурить сигарету.
Теперь кубинец стоял перед ними. Он был единственный в этой комнате, чей вид не внушал страха и не вызывал опасений. Над платком на лице у него были очки.
— Ничего не делайте по собственной инициативе. Если я говорю вам что-то сделать, двигайтесь медленно. И самое главное — сохраняйте спокойствие.
Четверо русских, маячивших за его спиной, были крепкими и коренастыми, и Фалькон, едва взглянув на них, понял, что даже самый сильный из его ударов не причинит им никакого вреда. По виду настоящие трудяги, поднаторевшие в физической работе. Такие мускулы даются не тренировками в спортзалах, хотя двое из них и были одеты в тренировочные костюмы, без сорочек, прямо на голое тело, и из-под приспущенных на груди молний у них выбивались пучки волос. Мускулы вроде тех, что демонстрировали они, обычно наращиваются десятилетиями жестоких драк, когда бьешь не только ты, но бьют и тебя. На толстых запястьях у них красовались массивные золотые часы, руки были испещрены татуировками.
— Сеньор Донцов нам покажется? — спросил Фалькон.
— Прибудет в свое время, — отвечал кубинец. — Но прежде, как вы легко можете догадаться, мы должны взглянуть на диски.
— Первым делом я желаю встречи с сыном.
— Сына вы увидите, как только мы убедимся, что диски эти подлинные, — заверил ее кубинец. — Осторожность в данном случае мне кажется извинительной.
Взяв один из четырех стульев с плетеными сиденьями, кубинец сел за стол и раскрыл ноутбук. Фалькон передал ему диски. За спиной кубинца находилась комната с запертой дверью, а подальше, за спинами четырех русских, которые теперь дымили сигаретами, виднелась еще одна. Электричества не было. Помещение освещали газовые и керосиновые лампы, отбрасывавшие ярко-белые и маслянисто-желтые пятна света на деревянный потолок. Пол тоже был пятнистый — темные и светлые грубые керамические плитки кое-где поросли плесенью. Толстые стены, судя по всему, уже много лет не знали побелки. Они облупились, и штукатурка сыпалась на пол.
Кубинец между тем приступил к работе. Проглядывая двадцать пять дисков, он время от времени помечал что-то в блокноте. Звук он приглушил, поэтому записанных стонов и пыхтенья слышно не было. Он прокручивал запись, проигрывал и опять прокручивал.
— Ну и что теперь? — спросил Фалькон, чутко подмечавший каждую деталь, в том числе что русские держались поодаль, словно сторонились пленников. Дистанцию он определить не мог, зная только, что расстояние это его нервирует и смущает.
