коридора и делая усилие, чтобы не сорвать злость на детях. Стать нянькой для орды озорников! Не таким представлял он свое будущее.
В орден его привели писания Пьера Тейарда де Шардена. Билл уже чувствовал в себе призвание стать священником, но труды Шардена настолько поразили его необъятным интеллектом их творца, что он решил — он должен вступить в-орден иезуитов, давший миру такой великий ум.
Иезуиты достигли величайших высот как в теологии, так и в светских науках. Они стремились к совершенству во всех своих начинаниях и преуспели в этом.
Он мечтал быть причастным к секте со столь славными традициями, и вот теперь он причастен к ней.
В известном смысле.
Орден менялся так же быстро, как сама Церковь, да и мир вокруг. Но в приюте Билл оказался в стороне от большинства событий.
Ничего, это не будет длиться вечно, снова и снова мысленно повторял
Старший надзиратель — такова его должность.
На самом деле это значило, что он стал нянькой и зачастую заменял отца обитателям одного из последних католических приютов для мальчиков в Нью-Йорке.
Билл оглядел выстроившихся перед ним воспитанников — два с половиной десятка мальчиков в возрасте от шести до тринадцати лет. Фредди уже стоял рядом с Никки у окна. Все молчали.
Пора приступать.
Это была та часть обязанностей Билла, которую он меньше всего любил. Порку плеткой. Но такова была традиция в этом приюте. Существовал определенный устав, и он в ответе за его соблюдение. Стоит ему пренебречь своим долгом, и в приюте сразу же воцарится анархия.
И как бы ему ни хотелось попробовать установить здесь демократию, она бы не прижилась. Хотя большинство воспитанников — хорошие дети, некоторые уже успели хлебнуть столько горя, что стали трудновоспитуемыми. Отпусти вожжи, и они превратят приют в малый филиал ада. Отсюда и правила, соблюдение которых требовалось неукоснительно обеспечивать. Каждый из мальчиков знал, где проходит черта, которую нельзя переступать, знал, что, переступив ее, рискует встретиться с плеткой. Что же до драки, то устав гласил: «Кто бы ее ни начал, наказаны будут оба противника».
— Ладно, ребята, — сказал он Фредди и Никки. — Вы знаете, что делать. Спускайте штаны и встаньте, как полагается.
Оба мальчика покраснели и стали расстегивать ремни. С мучительной медлительностью они спустили до конца свои синие форменные штаны, повернулись и, наклонившись, взялись руками за лодыжки.
На трусах Фредди, обтянувших его ягодицы, обозначилось небольшое коричневое пятнышко. Кто-то из воспитанников сказал:
— Глядите-ка, следы отходов.
Остальные засмеялись. Билл строго посмотрел на них.
— Кажется, кто-то хочет присоединиться к тем, кто у стены?
Воцарилась мертвая тишина.
Билл подошел к провинившимся и поднял плетку, думая о том, как нелепо таким образом наказывать за драку.
Но и не совсем бесполезно. Будь устав менее строгим, а наказания не такими жестокими, Большой Злой Билл и плетка могли бы сплотить воспитанников, не подавляя их личности. Он помог бы им объединиться, стать членами одного братства, дать им ощущение общности, чувство единства. Это им так нужно — ведь у них нет иной семьи, кроме приюта Святого Франциска.
Билл начал с Фредди. Плетка была пустотелой и сделана из легкого винила. Он хлестнул по заду старшего мальчика. От удара пластиком по человеческому телу раздался громкий звук, который разнесся по всему холлу.
Это больно, но не очень. Билл это знал. Окажись плетка в руках человека с садистскими наклонностями, наказание могло быть очень болезненным. Но смысл его не в том, чтобы причинить физическое страдание. Возможно, стыда, вызванного необходимостью спускать штаны и выставлять зад на виду у товарищей, было бы достаточно, но Билл не мог не прибегнуть к плетке. Она являлась символом власти в приюте и не должна пылиться на стене, когда нарушается устав.
Он ударил Фредди четыре раза и столько же ударов досталось Никки, хотя Билл несколько умерил их силу.
— Ладно, — сказал он, когда отзвучало эхо последнего удара. — Представление окончено. Все — в спальни!
Мальчики побежали в спальни, и вместе с ними Фредди, застегивавший на ходу ремень штанов. Никки, немного приотстав, обернулся к Биллу.
— Вы почините мои очки, святой отец?
— О, конечно, я совсем забыл!
Без очков Никки выглядел еще уродливей. Голова его была обезображена выпуклостью над левым ухом. В его карточке значилось, что незамужняя мать пыталась спустить младенца сразу после рождения в унитаз, повредив ему хрупкий череп и едва не утопив его. С того времени Никки жил на попечении государства и католической церкви. Наряду с деформированным черепом, у него была к тому же плохая кожа, покрытая угрями, и слабое зрение, требовавшее очков с линзами толщиной с бутылочное стекло.
Но не физические недостатки в первую очередь выделяли Никки среди других воспитанников, а его умственные способности. Тесты показали, что он чрезвычайно одарен, и Билл все явственнее подмечал в нем презрение к более слабым умам. Именно это было причиной драк и делало особенно трудной задачу найти ему приемных родителей — по своему развитию он намного превосходил большинство своих возможных приемных родителей, обращавшихся в приют Святого Франциска.
Но, несмотря на невыносимое поведение этого гения-недомерка, Билл не мог отрицать, что привязался к нему. Возможно, потому, что у них было нечто общее — интеллект Никки обособил его от других мальчиков так же, как призвание Билла отдалило его от поколения сверстников. У них вошло в привычку по меньшей мере раз в неделю играть в шахматы. Биллу удавалось выиграть большинство партий, но он знал: это только благодаря его большому опыту. Через год дай Бог ему добиваться ничьей.
Вернувшись в кабинет, Билл достал небольшой набор инструментов и принялся чинить очки. Никки слонялся по маленькой комнате, заглядывая во все углы. За время работы в приюте Святого Франциска Билл успел заметить, что Никки, обладая ненасытным любопытством к миру в целом и к тому, как работают различные устройства, нисколько не заинтересован сам делать что-нибудь, чтобы они работали.
— Как насчет партии в шахматы? — спросил Никки, уже усевшись за шахматную доску.
— Ты хочешь сказать: «Как насчет партии в шахматы, святой отец»? Как видишь, я сейчас немного занят.
— Отдайте мне коня, и я вас разгромлю за двадцать минут!
Билл взглянул на него.
— …святой отец, — наконец добавил мальчик.
Никки вел своего рода игру, пытаясь понять, насколько далеко он может зайти в своей фамильярности. Как ни симпатичен был ему мальчик, Биллу следовало соблюдать известную дистанцию. Приют являлся, для этих детей всего лишь временным пристанищем. Покидая его, воспитанникам не должно казаться, будто она оставляют дом родной. Напротив — будто они отправляются домой.
— Не получится, парень. Мы играем по субботам. Кроме того, дать тебе фору все равно что дать возможность Кассиусу Клею ударить правой.
— Он теперь называет себя Мухаммед Али.
— Как бы ни называл. Помолчи, я пытаюсь починить твои очки.
Билл сосредоточенно занялся винтиком, закреплявшим заушницу на оправе. Он почти закончил работу, когда услышал голос Никки:
