— Кто? Пациент? Ничего он не сделал, приятель. Успокойся. Это компьютер. Выдает полное дерьмо.
Следуя за техником в кабинет, Штейн оглянулся на Ренни через плечо.
— Идете?
Ренни хотел сказать, что для одной ночи ему по горлышко хватит всякого дерьма, а потом решил, что еще немножко погоды не сделает.
— Иду, конечно. Почему бы нет?
Он поплелся за ними к контрольной консоли с рядами мониторов. Увидел, как Штейн подался вперед и уставился на один из экранов, как лицо его вытягивается и бледнеет в тон обоям на стене перед ним, имеющим цвет яичной скорлупы.
— Вы шутите, да? — сказал Штейн. — Это дерьмо собачье, Джордан. Если вам кажется, что это смешно…
— В чем дело? — спросил Ренни.
— Слушайте, старик, — отвечал техник Штейну. — Если б я мог заставить машину показать это дерьмо просто ради забавы, вы думаете, я бы здесь работал?
— В чем, черт возьми, дело? — спросил Ренни.
Штейн опустился в кресло перед консолью.
— Это голова мистера Лома, — указал он на экран перед собой. — Вид сбоку. Сагиттальный разрез[23].
Ренни это видел. Нос был на правой половине экрана, затылок — на левой.
— Похоже на рекламу средств от насморка, — заметил Ренни.
Штейн засмеялся. В смехе явственно прозвучала истерическая нотка.
— Да, носовые пазухи у него в порядке. Но кое-чего не хватает.
— Чего?
Штейн постучал по экрану кончиком карандаша, указывая на большую пустую полость за носом и пазухами.
— Вот тут полагается быть мозгу.
Холодная рука вновь прохватила Ренни по спине, на этот Раз проплясала.
— А его нет?
— Согласно этой картинке, нет. А также никаких признаков спинного мозга.
— Стало быть, ваша машина порет хреновину! Он… он должен быть мертв!
— Спасибо, что подсказали, — поблагодарил Штейн и повернулся к технику: — Просвечивайте дальше и дайте мне грудную клетку.
Техник кивнул и нажал несколько кнопок. Скоро на экране засветился пустой круг.
— Что за дерьмо, старик? — сказал техник Джордан. — Где его легкие? Где его чертово сердце?
— Вот и я спросил то же самое, когда увидел вот это, — сообщил Штейн, протягивая Джордану принесенные им рентгеновские снимки. — Я пытался себя убедить, что они чересчур высоко задрали трубку, но не сумел.
— Дерьмо! — сказал Джордан, поднося снимки к притушенной флуоресцентной лампе над головой.
— В чем дело? — спросил Ренни, понимая, что смахивает на заезженную пластинку, но не в силах сказать ничего более. Теперь он блуждал в полном мраке.
Джордан протянул ему снимки. Ренни не имел ни малейшего представления о том, что должен на них увидеть.
— Что?
— Пусто, приятель, — объяснил техник. — Грудь у этого парня абсолютно пустая.
— Ну ладно, бросьте, — сказал Ренни. Ему становилось плоховато.
— Он не шутит, — подтвердил Штейн. — Просто что бы послать все к чертям, Джордан, давайте посмотрим желудок.
Джордан снова поколдовал над консолью, и экран заполнило другое изображение. Штейн взглянул на него, потом крутнулся в кресле, повернувшись к Ренни. На его физиономии блуждала безумная улыбка, а глаза начинали закатываться.
— Он пустой! — провозгласил Штейн. — Ни мозга, ни сердца, ни легких, ни печени, ни внутренностей! Он абсолютно пустой! Ходячая оболочка! — И захохотал.
Смех Штейна испугал Ренни не меньше, чем сказанное.
— Эй, док, полегче!
— Идите в задницу со своим «полегче»! Мы говорим, что у нас тут какой-то зомби! Этого быть не может! Это безумие! Это невозможно, разрази меня в душу!
В комнате с мониторами установилась тишина, а все трое сидели и глазели друг на друга.
— Что будем делать с этим парнем? — спросил Джордан.
— Он подозреваемый номер один в деле об убийстве, — напомнил Ренни.
Джордан улыбнулся.
— Попробуй его допроси.
— Не в таком состоянии. Кроме того, при всем этом дерьме, что тут происходит нынче ночью, ходить-то он может.
При мысли об этом все перевернулось внутри у Ренни. Никто не должен оставаться безнаказанным, сотворив такое с ребенком.
— Сегодня он никуда не уйдет, — пообещал Штейн. Он обратился к Джордану: — Выкатывайте его отсюда. Я заберу его обратно в приемный покой, и никто… — он покосился на Ренни, — никто никуда его больше не увезет, пока я не получу полных свидетельств о том, что здесь происходит.
Пока Лом остается под наблюдением, Ренни нет дела до того, в каком месте его держат. А когда все это кончится, может, найдутся ответы на некоторые вопросы.
Например: где миссис Лом?
Ожидание убивало Билла. Ожидание и невероятная история, рассказанная хирургом о Дэнни. Нет крови? Не поддается анестезии? Находится в сознании во время операции? Все чувствует? Как это может быть?
Он содрогнулся. Что здесь происходит? Столь чудовищное преступление не укладывается в рамки здравого смысла, но то, что сделано с Дэнни — и, очевидно, делается с ним до сих пор, — выходит даже за рамки безумия и переходит — во что? В сверхъестественное?
Бедный Дэнни. Господи, он хочет видеть его, быть с ним, найти способ утешить его. Лишь одно не позволяло ему закатить сцену и потребовать, чтобы его пустили к мальчику как законного попечителя и защитника, — последние слова, которые сказал ему Дэнни почти исчезнувшим голоском, которые до сих пор эхом звучат у него в мозгу. И каждый слог вколачивается гвоздем в разные уголки черепа.
«Почему вы не пришли, отец Билл? Вы же сказали, что придете, если я позвоню. Почему вы не пришли?»
— Я пришел, Дэнни! — вслух произнес он сквозь сжимающий горло комок. — Я пришел! Только пришел слишком поздно!
И тут зазвонил телефон. Одним звонком, который не прекращался. Он никогда раньше не слышал такого телефонного звонка. Что, так работают телефоны здесь, в больнице? Он продолжался снова и снова. Билл огляделся, надеясь, что кто-то ответит. Но он был один в комнате всю ночь.
И тогда ему пришло в голову, что это, возможно, звонят ему. Может быть, Дэнни увезли из реанимации и хотят, чтобы он поднялся. Но разве они не связались бы сперва с копом на посту у дверей?
Не имеет значения. Надо прекратить этот трезвон. Он пересек комнату и взял трубку.
— Комната отдыха для врачей…
На проводе был ребенок, маленький мальчик, голосок трепетал на какой-то нотке между визгом и всхлипываньем. Билл узнал его сразу.
Голос Дэнни.
