— Да. Правда.
— Но Расалом не мог управлять телом клона, — продолжал Вейер. — Он мог использовать его как сосуд для хранения своей жизненной силы, и ничего больше. Он угодил в западню, оказавшись бессильным пленником тела Джима Стивенса — до тех пор, пока Джим не станет отцом ребенка. Когда это произошло, он, в самый момент зачатия, обрел новую жизнь.
— Вся эта болтовня об антихристе, — пробормотал Билл, вспоминая жуткую смерть Джима и преследование Кэрол, которое начали «избранные».
Кэрол беспомощно, почти извиняясь, пожала плечами.
— В сущности, я никогда не верила ничему, что говорила о моем ребенке тетушка Грейс и вместе с ней все эти жуткие люди. Поэтому и сбежала с Ионой в Арканзас, где родился Джимми. Первые несколько месяцев он был совершенно нормальным младенцем, но скоро я стала подозревать, что с ним происходит нечто странное, нечто… зловещее. Я объясняла эти подозрения всем тем кошмаром, который пережила, когда носила его, всеми чудовищными вещами, которые про него говорили, предрекая, что он будет антихристом, и прочее в том же духе. Но через какое-то время поняла — Джимми, без всяких сомнений, не нормальный ребенок. Физически он рос и развивался нормально, но умственно и морально не походил ни на одного ребенка в мире.
Она умолкла, и Билл заметил, что ее бьет дрожь.
— А именно? — уточнил он.
Неотрывно глядя в потолок, в угол, она коротко поведала о пятнадцати годах, прожитых рядом с ребенком, который в действительности никогда не был ребенком и никогда не нуждался в родителях.
— В конце концов, в пятнадцать лет он ушел от меня. После его ухода я раздала оставшийся капитал благотворительным заведениям — мне не нужны были эти деньги — и вернулась в Нью-Йорк. Встретила одного человека, мы поженились. Вот так я… устроилась. Мистер Вейер связался со мной несколько лет назад. Мы встретились и поговорили о Джимми. Не знаю, верю ли я, что Джимми — тот самый Расалом, о котором он толкует, но и не скажу, что не верю. Это объясняет многие ужасы, происходившие с момента его зачатия. — Она посмотрела на Ренни, потом на Билла. — А вам что он сделал?
Билл рассказал Кэрол о Саре и о том, что она сотворила с Дэнни пять лет назад, рассказал ей о Рафе и о том, как он исковеркал Лизл, и о том, что они сделали с Эвом.
— Только мистер Вейер не думает, что они были его настоящей мишенью, — заключил он. — Он полагает, что Раф, или кто бы он ни был, вредит мне. Может ли это быть?
Кэрол кивнула.
— Он ненавидит тебя.
Билл на миг потерял дар речи.
— Меня? Что ж я мог ему сделать?
— Ты едва не убил его.
Билл, замерев, слушал, а она говорила, напомнив ему о своей неудачной попытке соблазнить его тогда, в особняке Хенли, и о том, чем закончилась эта попытка, когда она чуть не выкинула ребенка, не зная, что носит его.
— Он тогда мог погибнуть, — объяснила она, — и винит в этом тебя, Билл.
— Меня? Но я не имею к этому…
— Вы имеете к этому самое прямое отношение, — заявил Вейер. — Миссис Трис рассказывала мне о том случае. Мне ясно, что Расалом руководил ею из чрева, толкнув на такую несвойственную ей попытку. И именно то, что вы не уступили, сдержали обет — не важно, что Бога, которому вы его дали, не существует, — предпочли следовать тем путем, который избрали для себя в жизни, к той цели, которую считали верной, довело дело до выкидыша. — Он печально покачал головой. — Какая жестокая ирония судьбы, что вы сами вовремя доставили ее в больницу, чтобы спасти ребенка. Ибо этот самый ребенок вернулся, чтобы разбить вашу жизнь.
Разум Билла восстал против того, что он слышал.
— Он сотворил это с Дэнни из-за того, что я отказался от Кэрол? И привязался к Лизл по той же причине?
— Я убежден также, что это он наслал огонь на дом ваших родителей, — сказал Вейер. — Не случайно они погибли в тот самый день, что и ваш друг Джим Стивенс. Он послал вам предупреждение. Вы все время были его подлинной целью, отец Райан. Вы угрожали ему, а он ничего не прощает.
— Они ведь ни в чем не повинны!
— Но пригодились Расалому. Подумайте: вы уже дали обет бедности, безбрачия и послушания. Он не мог разорить вас или убить вашу жену и детей и избрал иную линию атаки.
— Почему же он просто не уничтожил меня?
— Это было бы слишком быстро. Он не может довольствоваться этим. Даже из физической боли он извлекает лишь малую долю того, что дают ему муки душевные, страх, ненависть, неуверенность в себе. Он задался целью уничтожить вас изнутри. И с этой целью лишил вас системы жизнеобеспечения — семьи, друзей, свободы, религиозного ордена, Бога, даже подлинной вашей личности. Он хотел, чтобы вы усомнились в себе, усомнились в достоинстве своей жизни, в том, что ее следует продолжать и что она еще когда-нибудь принесет пользу. Он разрушил все, что придавало смысл вашему существованию, что сделало вас тем, кто вы есть, надеясь, что вы откажетесь от своих ценностей и утонете в сомнениях, в нищете, в жалости к самому себе. Он надеялся, что потом вы совершите последний акт отчаяния — самоубийство. Он почти преуспел в этом пять лет назад, но вы устояли. И вот он вернулся, чтобы завершить свое дело.
Билл безмолвно сидел в полном шоке.
— Зачем ему тратить на меня время? Если он так силен, если собрался превратить мир в мерзкую выгребную яму, зачем тратить на меня столько сил?
— Во-первых, это доставляет ему огромное удовольствие. И на свой дьявольский лад доказывает, что он старается сдерживаться, сражаясь с вами. Мне кажется, он должен уважать вашу стойкость и силу. Он может вас даже побаиваться. Но истинная причина, по которой он тратит время, пытаясь сгубить вашу жизнь, состоит в том, что он покуда боится себя обнаружить. Тянет время, накапливает силы, забавляется и набирает мощь.
— Когда он рос, то все боялся какого-то рыжего человека, — вспомнила Кэрол. — Но так и не встретил его. Кто это был?
Вейер вздохнул.
— Я.
Все уставились на старика. Наконец у Ренни с языка слетело то, что было у Билла на уме.
— Вы что, шутите?
— Не тот, кем я стал сейчас, — быстро поправился Вейер, — но тот, кем я некогда был. Я — тот рыжий, которого страшится Расалом. Он все еще думает, что я — молодой, полный сил человек, вооруженный всей мощью противоборствующей силы, — жду, когда он выйдет на свет, чтобы обрушить на него эту мощь.
— Значит, — сказал Билл, — вы были последним, кто восстал против него? А до вас?
— Никого.
— Вы говорили, что все это тянется много веков?
Вейер кивнул.
— Стало быть, вы… — Билл никак не мог осознать это и сейчас не желал даже пробовать. — Но кто же теперь представляет другую силу?
Вейер угас.
— Никто. Когда показалось, что Расалом мертв, что битва выиграна, другая сила покинула эту сферу. А я начал стареть, как все… с каждым годом. Так что теперь на земле нет никого, кто мог бы с ним побороться.
Билл вдруг испугался — за весь мир, но особенно за Лизл.
— Я должен вернуться, — сказал он и встал.
— Ты что, серьезно? — спросила Кэрол.
Билл ощутил, как охвативший его страх свивается в клубы убийственной ярости, вскипающие в нем, словно смерч.
