Такой волокиты могло бы не быть лишь при одном условии: нужно, чтобы этого захотел Сильвестр. А почему бы ему не захотеть? А вот почему: он вовсе не собирался сразу выполнять все предвыборные обещания. Кое-что следовало оставить для следующей сессии, которая состоится через два года, кое-что – для очередных выборов через четыре года и для очередного губернатора – Сильвестр сам решит, кто им будет.
На последней неделе июня в области социального обеспечения был принят один-единственный закон – об увеличении пособия по безработице на пять долларов в неделю.
И только неугомонная деятельность Ады Даллас нарушала неподвижность тех жарких дней начала лета.
Вместе с женами членов законодательного собрания которые называли себя 'третьей палатой', она металась по приемам, коктейлям и обедам. Она была королевой всех этих сборищ, и я понимал, что это одновременно и льстит ей, и вызывает у нее отвращение.
Я знал, что вместо этого ей хочется присутствовать на обедах в лучших домах Нового Орлеана, участвовать в благотворительных базарах, в карнавалах и празднествах, быть в центре внимания на весенней фиесте, покровительствовать молодым девушкам в минуты их дебюта в свете и хозяйничать на приемах. Я знал, что ей хочется быть принятой в высшем обществе Нового Орлеана.
Раза три-четыре нам довелось повстречаться в коридорах Капитолия, но только в последний раз она заметила меня, глаза ее расширились, она попыталась поймать мой взгляд. Я ответил ей быстрой улыбкой и повернулся к своему собеседнику. Еще раз я увидел ее в компании жен законодателей в ресторане отеля при Капитолии. Она над чем-то старательно смеялась. Оторвав взгляд от накрытого белой скатертью стола, она увидела меня, и на мгновенье какое-то облачко грусти набежало на ее лицо. Но уже через секунду оно исчезло, и я так и не понял, было ли оно на самом деле.
Закончилась первая половина сессии, и побежали вторые тридцать дней. Во вторник после очередной передачи последних известий я вышел из Капитолия, чтобы отправиться к себе в отель. Я сел в машину и включил стартер, но зажигание не сработало, хотя машина только вышла из ремонта и должна была бегать 'как новая'. 'Позвоню в автоклуб из отеля', – решил я и отправился пешком. Я вышел из парка и, миновав одну тенистую улочку, только свернул на Третью улицу, как увидел, что рядом остановилась желтая машина. Я повернулся и увидел за рулем Аду.
– Привет! Подвезти тебя? – спросила она.
Я сел в машину. Я был слишком удивлен, чтобы сделать что-нибудь другое. Машина тронулась.
– Какое совпадение! – заметил я. – Моя не завелась.
– Правда?
Я смотрел на ее лицо на фоне убегающих назад деревьев и домов. А потом перевел взгляд на грудь, чуть касающуюся руля, и прикрытые юбкой бедра, плотно прижавшиеся к подушкам сиденья, и от ее физического присутствия меня словно обдало жарким дыханием. В горле пересохло, ладони стали влажными. Я закрыл глаза, силясь представить пустынный дощатый настил и яхту, отваливающую от пристани. А когда открыл, снова увидел лицо Ады, такое спокойное и прекрасное, словно того дня никогда не было и с той поры ничего не произошло. Если стереть все из памяти, мелькнула мысль, может, ничего и не было и ничего не произошло. Кроме Ады, живой и невредимой. Если стереть...
Нет, было и произошло.
Она вдруг улыбнулась застенчиво и вместе с тем вызывающе, и я ощутил не только ее физическое присутствие, но и то обаяние, которое так сильно влекло меня к ней.
– Это было не совпадение, – сказала она. – Я увидела тебя из окна.
Окруженные десятками машин, мы ехали по Флоридскому бульвару.
– Угостишь меня кока-колой? – спросила она.
– Даже виски.
– Только в закусочной, где можно не выходить из машины. Сам понимаешь, жена Цезаря и все прочее...
– Конечно, – согласился я. – Сделай одолжение.
Она быстро взглянула на меня, и губы ее дрогнули.
Мы остановились в тени возле экстравагантной закусочной. Мальчишка-официант в белой треуголке принял заказ и принес две бутылочки кока-колы.
С минуту мы молчали. Потом, оторвав взгляд от соломинки, она отчетливо проговорила:
– Почему ты ведешь себя как дурак?
– Наверное, такое уж у меня счастье.
Эти фразы прозвучали отзвуком тех, что были сказаны в Мобиле несколько лет назад.
– Давно, да? – чуть улыбнулась она, тоже, по-видимому, уловив это эхо.
– Давно, – бессмысленно подтвердил я, и мы снова замолчали.
– Почему... Почему ты так резко порвал со мной?
Она смотрела не на меня, а вперед, на стену здания.
– Кто с кем порвал?
Она снова безрадостно улыбнулась и ничего не ответила. Мы сосали свои соломинки. Наконец она сказала:
– Хорошо бы, если в ты смотрел на вещи более реально.
– Я самый что ни на есть реалист.
