запеклось и сморщилось по краям, как мясо, которое оставили на столе в жаркий день. Он потяжелел. Усадив его в углу в самом низу подвала, я пообещал себе, что когда опять потащу его наверх, запакую как минимум в десяток пакетов для мусора.
Дома я надолго не застрял. У меня еще оставался приличный кусок дня до начала работы в «Хопперз». Жалко было его терять. Я не какой-нибудь отшельник, чтобы все время ховаться от людей. Мне нравится быть среди них. Кроме того, мне не хотелось долго находиться под одной крышей с Базом. Он и живым-то вонял, а уж нынешнее дохлое состояние вряд ли что изменит к лучшему.
Уже выходя из дома, я заметил, что у меня трясутся руки. Я вернулся на кухню и сделал порядочный глоток виски из бутылки, которую спер из «Хопперз» пару недель тому. Виски проскочило в горло, как горячая лава, и растеклось теплой лужицей где-то в желудке. Когда я снова открыл глаза, с руками уже все было в порядке. Я протер глаза и сделал еще глоток, для подстраховки.
Сел в машину и поехал обычным маршрутом. Я начинал приходить в себя.
– Чего? – спросила она, когда я позвонил.
– Это я, типа. Впусти, что ли.
– Кто – ты?
– Да я же, корова сонная. Впускай.
– Иди на хер, – сказала она. Но это для нее нормально. Дверь щелкнула.
Я открыл дверь ногой и поднялся по лестнице.
– Какого хрена с тобой случилось? – спросила она. – Ты белый, как простыня. Болеешь, что ли?
Она сидела на кровати в черном белье. Может, ждала меня. Может, просто одевалась. Мне было совершенно похуй. Она была, вот и все. А еще была кровать. Она заметила мой взгляд и ответила мне одним из своих фирменных взглядов. Я толкнул ее на кровать. Она, хихикая, опять поднялась и начала расстегивать мой ремень. Я толкнул ее еще раз, сильнее. И она поняла.
Она отлично поняла.
Это было написано у меня на лице, что бы это ни было. Она не могла оторвать глаз. Даже когда я вдавливал это в ее плоть, даже когда я засовывал это в нее. Она должна была это взять.
И я отдал ей это.
6
Сразу после этого я, как обычно, в момент отрубился, и мне стал сниться сон, что совершенно необычно. Сейчас они мне все время снятся, но тогда со снами у меня были явные проблемы. Сейчас стоит на пару секунд закрыть глаза, обязательно какой-нибудь сон вылезет из темноты. Иногда даже кажется, что я больше сплю, чем бодрствую. Но это сейчас, а я тут не затем, чтобы говорить про сейчас. Я говорю про тогда, про время, когда я убил База Мантона, спрятал его труп и, чтобы не думать об этом, оттрахал Салли, а потом уснул.
Ну вот, как я уже сказал, мне приснился сон. Мерзкий, хотя если вам такие сны не снились, вы не поймете. Я был в темной комнате. Это была кухня у меня дома, шторы опущены, света нет. Света не было, потому что в патроне не было лампочки, и Бет меня за это пилила. Хотя я ее не видел со дня ее смерти, я почему-то не удивился. И ее злобные наскоки тоже не удивили. Она обрушивала мне в правое ухо словесный ад. А я сидел за столом и очень старался сделать так, чтобы все, что влетело мне в одно ухо, вылетело в другое. Была у меня такая привычка, когда Бет начинала зудеть. Но где-то что-то поломалось, и все это дерьмо не собиралось вылетать. Поэтому башка начала медленно наполняться дерьмом. В итоге все было так, как было, и все шло к гибели Бет.
И из-за того, что дерьмо из мозга никуда не девалось, в конце концов мне пришлось забить и начать ее слушать. Оказалось, она гундела не по поводу лампочки. По крайней мере теперь. Теперь это было что-то другое, что-то, до чего ей, по идее, не было дела, учитывая, что она уже вроде как умерла.
– Ройстон, я приготовила тебе пирог. Хороший большой пирог с мясом, картошкой и луком, и тесто пышное, хорошо пропеченное, как ты любишь. Но ты его не тронул, Ройстон. Ты не съел пирог. Ты оставил его на столе, и он остыл, а тесто зачерствело. Ты сказал, что не голоден. Но я знаю, ты хотел есть, потому что пошел и съел пакет чипсов. А когда ты ушел, Ройстон, кто-то пришел и съел пирог, пока тебя не было.
– Нет.
– Послушай, Блэйк, я умираю от голода. И не кричи на меня так.
– Оставь меня в покое. Уйди.
– Блэйк, ну поднимайся же, сволочь сонная.
– Пирог… Что?
– Это был сон, милый, – сказала Сэл. И, не знаю, поверите ли вы, голос у нее был нежный, как первый весенний ветерок.
Я открыл глаза и уставился на нее, пытаясь убедить себя в том, что она настоящая, а Бет – только сон. Но это оказалось не так просто. Сама Сэл выглядела и говорила точно во сне, влажные глаза, мягкие прикосновения. Я боялся ей верить, будто ее могут украсть и заменить на Бет с искаженным от злобы мерзким лицом.
– Эй, – сказала она. – В чем дело? Ты так смотришь, того и гляди глаза на лоб полезут.
– Ты назвала меня милым, да?
– Да, – Ее голос был мягким и нежным, будто это все говорил кто-то другой. Кто угодно, только не Сэл.
– Ну… это, типа, шок для меня.
– Но, милый, – снова сказала она и даже погладила меня по лицу. – Милый, ты же знаешь, что я тебя люблю.
