время перед столь великим множеством». Но Ричард ответил: «Сэр писарь, занимайтесь своим делом, пишите, и предоставьте мне заниматься своим, то есть воевать». А потом, пришпорив коня, он ринулся на неприятеля, и рыцари последовали за ним. И представьте теперь, сколь трусливы оказались эти лже-греки, ибо они не осмелились вступить в сражение, но пустились бежать. Король, встретившись в толпе лицом к лицу с императором, сбросил его с лошади, но охранники тотчас помогли ему пересесть на другую, и таким образом он сумел удрать. Наши всадники преследовали врага, сколько могли, но вынуждены были прекратить погоню и вернуться, так как усталые кони не выдержали долгой скачки. Вслед за тем наши воины по праву победителей разграбили лагерь гриффонов и захватили много богатой добычи: шатер императора, сосуды из золота и серебра, овец, рогатый скот, свиней, домашнюю птицу, лошадей, вино и различные продукты, оружие и роскошные одежды. Что же касается греков, то они укрылись вместе со своим императором за стенами хорошо укрепленного города, называвшегося Никосией, и на некоторое время наступило затишье.
Когда мы отдыхали, восстанавливая свои силы, ко мне подошел Хью и, таинственно отозвав в сторону, спросил, могу ли я хоть как-то объясняться по-гречески. Я ответил, что способен только произнести «альфа» и «бета», не более того, но Гираут, без сомнения, понимает по-гречески, ибо он, похоже, знает все языки. Хью вытер пот с лица и сказал: «Тогда позови его, ради Бога, потому что я взял в плен одного знатного грека, который едва не утопил меня в потоке красноречия, но я не понимаю, что он хочет сказать». Я привел Гираута, который сказал, что знает греческий довольно хорошо. Мы отправились вслед за Хью и вскоре оказались рядом с человеком, спутанным по рукам и ногам и привязанным за шею веревкой к стволу оливкового дерева. Он был облачен в длинную, плотную мантию, затканную золотыми узорами и украшенную самоцветами – самую роскошную из всех, что я когда-либо видел. Его лицо, грязное и небритое, никоим образом не соответствовало богатству одежды. Он громко рыдал, так что у тех, кто его слышал, сердце разрывалось от жалости. Тогда Гираут вступил с ним в беседу на его родном языке, и для нас их разговор звучал так же непонятно, как и лай собак: «тан, бау, ка ка кис, бау, пау» – и все в таком же духе. Немного погодя менестрель пояснил нам со смехом: «Этот человек называет себя кузеном императора, но я думаю, что он лжет, и считаю, он самый обыкновенный вор, укравший императорскую мантию. Но он говорит, что, если вы не убьете его и отпустите на свободу, он заплатит вам огромный выкуп». На что Хью ответил: «Очень хорошо». Эти слова Гираут передал гриффону, который, когда мы развязали его, пал на колени и обнял ноги Хью, обслюнявив его туфли. Потом он вскочил и повел нас прочь от поля битвы в лощину, лежавшую между холмами. Там мы обнаружили прекрасного коня, несколько узлов с одеждой и женщину, закутанную в черный плащ. Ее голову и лицо скрывала густая вуаль. Грек вытащил из одного тюка ожерелье из драгоценных камней, оправленных в золото, стоившее баснословно дорого. Хью попросил Гираута: «Скажи ему, что я хотел бы увидеть лицо женщины». Гираут ответил: «Он утверждает, будто она очень стара и безобразна и вас стошнит от ее вида, милорд». – «Тем не менее, – заявил Хью, – я взгляну на нее». Не теряя времени, он шагнул к ней и сдернул с нее вуаль. Женщина была необыкновенно красива, с огромными темными глазами и оливковой кожей. Она очаровательно улыбнулась Хью.
Он сказал: «Я возьму еще и женщину». Когда Гираут перевел, грек принялся стонать и выкрикивать слово «агаписа» или нечто в этом роде. Гираут пояснил нам: «Он говорит, что любит ее и она связана с ним оковами любви». Хью промолвил: «Скажи ему, что самые лучшие оковы могут покрыться ржавчиной и рассыпаться». Гираут продолжал: «Теперь он говорит, что не в силах расстаться с ней, но продаст ее вам за пятьдесят золотых монет». Эта внезапная смерть любви рассмешила Хью, как, впрочем, и меня. Отсмеявшись, Хью обнажил меч и, с угрозой взглянув на грека, велел Гирауту передать ему, чтобы тот убирался без дальнейших разговоров, если не хочет проститься с жизнью. Гриффон, снова упав на колени, умолял, чтобы ему отдали хотя бы коня, но Хью сделал шаг в его сторону, и он, молниеносно вскочив на ноги, схватил самый маленький узел и как олень умчался прочь. В двух оставшихся тюках мы нашли нарядную одежду, блюда из золота и серебра и пару искусно сделанных золотых светильников.
Женщина пошла с нами весьма охотно, а Гираут, побеседовав с ней, рассказал нам, что ее имя Деметрола и она была одной из двенадцати женщин императора, которые развлекали его, одевали, мыли и доставляли ему удовольствие. Мужчина, у которого мы отняли ее, прислуживал на кухне, и когда завязалось сражение, он поспешно схватил все, что можно было украсть, и убежал. И он сумел бы благополучно скрыться, если бы не его алчность, ибо он вернулся для того, чтобы забрать оставленную им мантию самого императора. Тогда-то Хью и взял его в плен. О себе она сказала, что этот человек действительно любил ее, причем уже давно, и потому взял с собой, но добавила, что с радостью пойдет с нами, как и с любым другим.
Воистину она оказалась самой сговорчивой и послушной из женщин. А теперь вам следует узнать, как с ее помощью Хью надул Пейре Видаля, так что вся армия весело потешалась над ним, когда эта история стала известна.
Когда мы возвратились в город Лимассоль, где расположились на постой в прекрасном доме, изгнав оттуда его обитателей, Хью тотчас принялся рассказывать о том, как он спас Деметролу из рук негодяя, который наверняка загубил бы ее, и о том, что она была принцессой гриффонов, племянницей императора Исаака и еще не знаю кем. И пока он говорил, Пейре Видаль не спускал с нее томного взгляда, закатывал глаза и вздыхал. Когда Хью умолк, Пейре спросил, как он намерен теперь с ней поступить, на что Хью ответил, будто желает получить за нее выкуп, ибо греки, конечно, заплатят очень много денег, только бы вернуть ее. Потому он собирается держать ее под надзором и запереть в одной из верхних комнат дома. И стало быть, сказал Хью, похлопав Пейре по плечу, если он хочет потом хвастаться, как поцеловал руку принцессе императорского рода, ему следует сделать это прямо сейчас, так как не вызывает сомнений, что завтра за нее внесут выкуп. Пейре поклонился ей и поцеловал руку, а она сказала ему что-то по секрету, понизив голос, и при этом, как я заметил, он вздрогнул и уставился на нее. Обедали мы все вместе. Гираут и Бруно приготовили нам котелок тушеного мяса с чесноком, и когда мы насытились, Хью увел девицу, как и обещал.
В ту же самую ночь, когда все вокруг успокоилось, Хью явился ко мне в спальню, разбудил, велел вести себя тихо и следовать за ним. Я видел, что он с трудом подавляет смех, зажимая себе ладонью рот, словно школяр, который ухитрился незаметно прицепить ослиный хвост к мантии наставника. «Идем со мной, – позвал он, – будешь свидетелем». Когда я пробормотал, что он выбрал неподходящий час, дабы свидетельствовать что-либо, он ответил, что лучшего часа не дождаться. Он поведал мне, что заставил Гираута научить девушку, как сказать по-французски: «Я люблю вас, приходите ко мне», – и более того, она должна была прошептать эти слова господину, который поцелует ей руку, а им стал Пейре.
У него был с собой светильник, и он освещал мне путь, пока мы поднимались по лестнице. Вслед за тем мы ворвались в комнату, где он с вечера запер Деметролу, и обнаружили там Пейре, взобравшегося на девицу и весьма доблестно исполнявшего танец ягодиц. Хью, державший в руках зачехленный меч, хлестнул им Пейре по заду и вскричал, притворяясь страшно разгневанным: «Ха! Ну и ну! Так-то ты предал меня и обманул мое доверие?» Пейре поспешно вскочил на ноги и сконфуженно умолял Хью простить его, приговаривая: «Увы, такова моя судьба. Каждая девица, едва увидев меня, непременно влюбляется и не успокоится до тех пор, пока не завлечет в свои объятия. А как может мужчина противиться судьбе?» Но Хью не стал его слушать, продолжая кричать, что он опозорен и разорен, поскольку греки ценят непорочность своих принцесс, и он опасается, что вместо выкупа не получит ничего, кроме проклятий.
Тогда Пейре сказал, что женщина ему очень нравится, он находит ее весьма красивой и хочет на ней жениться, чтобы кровь императоров, которая течет в его жилах, могла слиться с ее кровью. В заключение он предложил Хью заплатить за нее приличный выкуп, предоставив мне и Артуру назначить сумму. На другой день мы решили, что он должен выплатить Хью ровно двести марок, а так как он был человек бережливый и спускал свои деньги осмотрительно, то вполне мог позволить себе такую трату.
Однако не прошло и двух дней после сделки, как Пейре привел девицу к королю Ричарду, сочинив замечательную историю о том, как он отбил ее у неприятеля в императорском лагере. Он предложил ее королю за выкуп в тысячу марок. Но к тому времени Хью успел поведать обо всем королю, и Ричард сказал Пейре, что не собирался в тот день идти на рынок за греческими принцессами, а посему Пейре волен держать ее у себя, сколько хочет. И тогда Пейре стал упрашивать короля возместить ему по крайней мере те двести марок, которые он отдал за нее, а все остальное, что Ричард получит от греков в качестве выкупа, он может оставить себе. Ричард отклонил и это предложение, изрядно посмеявшись.
Слух о том, что греческая принцесса была всего лишь девушкой, прислуживавшей императору в бане,
