мебель, которую им пришлось продать, отметить аристократические манеры бабушки, мужественность Прайда и красоту Прюденс. И все в одной длинной цветистой фразе, и все, не моргнув глазом.
Прюденс подумала, что от такой его ловкости ее могло бы стошнить. Но она сдержалась, потому что это было бы ужасным расточительством. После нынешнего обеда, по-видимому, они останутся на следующий день без завтрака и полдника.
— Бабушка, — воскликнула Прю, как только дверь закрылась за гостем — он ужасен! Как ты могла пригласить его к нам в дом?
— У него были деловые связи с твоим отцом. Естественно, он пришел засвидетельствовать свое почтение. И я пригласила его к обеду.
— Ух! Но мне он не нравится, и я не доверяю ему ни на самую малость. Если бы мистер Симпсон не уговаривал папу продать…
— Замолчи, дитя. Никто не мог бы уговорить твоего отца. Ни в чем. И ты хорошо это знаешь. Урия собирался и твердо решил снова идти в море. Я говорила ему, что ничего хорошего из этого не выйдет. И я оказалась права.
Ничего хорошего, подумала Прю, как всегда удивляясь умению бабушки все перевернуть по-своему и сделать из слона муху.
— Ладно… только не жди, что я выскочу замуж за разряженную в шелка жабу, нацепившую серебряные букли, — проворчала Прю.
— Он красивый мужчина, Прюденс. И я бы сказала, он нам вполне подходит.
— Я лучше останусь старой девой.
— Глупости, дитя мое. Отца у тебя уже нет, и я тоже слишком стара, чтобы смотреть за тобой. Пора тебе быть устроенной.
Бабушке никогда не приходило в голову, подумала Прю, вдруг почувствовав нежность к старой женщине, что уже довольно много лет именно она, Прюденс, смотрит за ней.
Тем или другим способом жизнь оставила свои отметины на шести мужчинах, собравшихся на шлюпе «Полли». Взять хотя бы Неда, молодого гарпунера. Гедеон Макнейр нашел его избитого и брошенного умирать. Теперь семнадцатилетний богатырь, не колеблясь, отдал бы жизнь за своего капитана.
Самым сильным и самым грозным из всех был Гудж, потерявший в драке глаз. Его приятели клялись, что он может увидеть своей пустой глазницей больше, чем многие другие двумя здоровыми глазами в подзорную трубу. На их китобойной стоянке Гудж делил нары с любимым поросенком и свирепо охранял его, какой бы скудной ни становилась их еда.
Стройный и красивый метис Крау удивлял своим суховатым чувством юмора тех, кто привык к более стоической стороне его натуры. Несколько лет назад Гедеон вытащил его скорее мертвого, чем живого из медвежьего капкана, выходил и вернул к жизни.
Шестидесятидевятилетний Товий Беррес был старше всех. Он пришел из Барбадоса и появился на их стоянке без единого пенни, заявив, что его прадеда, Уилла Берреса, помещика в Джеймстауне, депортировали на остров. Несмотря на дворянские претензии, Гедеон взял старика в свою китобойную команду. С тех пор они не разлучались.
У Лира после удара шпагой неудачно зарубцевалась рана на лице. Левый глаз опустился вниз, а левый угол рта вздернулся вверх в постоянной ухмылке. Не такой сильный, как остальные, он был очень привязан к Гедеону. Наверно, потому, что у того тоже был шрам.
Эти люди так же, как и другие, проводившие зимние месяцы на китобойной стоянке, хранили преданность одному человеку — Гедеону Макнейру. Все они были отверженные, спасенные этим парнем, решившим начать новую жизнь китобоя.
Гедеон закалился в горьких испытаниях. Мальчишкой он бежал от жестокого отчима, чтобы оказаться в другом капкане. Ему пришлось служить матросом на борту бесчестного пиратского корабля «Утренняя звезда». Он получил много горьких уроков. Один из них заключался в том, что некоторые люди рождаются без души. Но он также понял, что, как бы низко ни пал человек, у многих еще остается, по крайней мере, одно исправимое качество, дающее возможность повернуть жизнь в правильную сторону.
Каждый из его людей отдал бы жизнь за своего капитана, но никому не разрешалось пробить брешь в стене отчужденности, которая, казалось, окружала этого статного молодого человека.
— Два дня и ночь, — предупредил Гедеон моряков. — Этого времени вам хватит, чтобы продать свою долю и потратить часть денег на ром, а часть в веселом доме «Огненная Мэри». Остальное вы можете послать своим семьям или отложить себе на старость.
Они встретили его слова обычным протестующим ворчанием, но никто не рискнул спорить. Работать у Гедеона было большой удачей. Он знал китобойный промысел, хорошо платил и заботился о своей команде. Но при любых обстоятельствах не терпел, когда ему перечили.
— Берегитесь удара в спину! — предостерег он, когда они спускали шлюпку.
— Когда мы вместе, кэп, ни одному карманнику до нас не добраться, — бросил Нед, поглаживая на боку нож.
Гедеон мрачно кивнул, и, пока наблюдал, как китобои направлялись к берегу, северо-восточный ветер трепал его светлые волосы. Увидев капитана сейчас, в батистовой сорочке и кожаном жилете, в смазанных жиром сапогах, натянутых на мощные ляжки, любой наблюдатель изумился бы безупречной правильности его черт и необычной глубине голубых глаз.
Но если бы Гедеон заметил, что некто разглядывает его красивые черты, он бы нарочно повернулся, показав правую щеку, изуродованную шрамом. Если и существовало что-то особенно презираемое Гедеоном, так это обман. В слове, в деле, в наружности.
Успокоенный тем, что команда ради собственной безопасности будет держаться вместе, Гедеон прошел в свою каюту, где его ждала декларация. Прежде чем сойти на берег, ему предстояло ее заполнить. Пока сезон казался удачным, и начался он раньше, чем обычно. Они уже натопили почти двести бочек китового жира и надеялись утроить эту цифру.
Два часа спустя, упрятав пергаментный пакет с бумагами под кожаный жилет, Гедеон взял маленькую шлюпку и направился к берегу. На вахте остался старый Товий. Крау по расписанию должен был сменить его, когда пробьет восемь склянок. Он обычно сходил на берег ненадолго, только чтобы продать свою долю и сделать покупки. Крау чувствовал себя не в своей тарелке, когда ему приходилось пить с незнакомыми белыми, потому что он был человек смешанных кровей, полунегр-полуиндеец. Ему хватало силы голой рукой расколоть весло и хватало сметки по возможности избегать неприятностей.
Закончив в конторе дела с клерком, Гедеон отправился в «Лики кэск», крупнейший из двух кабаков, имевшихся на острове. В такой вечер, как сегодня, немного выпить совсем нелишне. Он никогда много не пил, потому что ответственность тяжким бременем давила на него. Ведь Гедеону еще не стукнуло и тридцати.
В кабаке было жарко, шумно и полно дыма — самое подходящее место, чтобы повеселиться. За столом недалеко от двери несколько моряков из его команды играли в карты, и он подумал, что стоит предостеречь их, чтобы не выходили с выигрышем в одиночку. Похоже, тут надо бояться не только карманников. Поговаривают, что после того, как несколько лет назад Эндрос распродал свою собственность, обман на острове стал не только терпим, но и почти обязателен.
Гедеон не спеша сделал заказ цветущей барменше и окинул взглядом переполненное помещение. Кроме своей команды, он заметил еще несколько знакомых лиц. По правде говоря, он мог бы поклясться, что некоторых из них помнит по тем дням, когда работал у Уилла Льюса на Окрэкоке, и когда этот несчастный остров кишел пиратами.
Но, пожалуй, все же большинство посетителей кабака были просто лоцманами и рыбаками, которых он видел в разных портах то там, то здесь. В течение морского сезона Гедеон часто доставлял по внутренним проливам грузы и то в одном, то в другом порту встречал много знакомых. Но по непонятной причине нынче вечером он стал чрезмерно подозрительным.
— Проклятый подонок наставил на меня дуло! — перекрыл шум разъяренный голос. Гедеон оглянулся, но не заметил никакого скандала. Кто-то засмеялся. Кто-то заказал еще порцию выпивки.
Это Портсмут, напомнил себе он, а не Нью-Провиденс, где несколько лет назад бросали якорь самые отъявленные негодяи морей. Их и сейчас тянет туда, насколько ему известно. Один Бог знает, как ему
