— Я раздевал тебя, женщина. Прекрасно зная, что найду, как я мог доверить это кому-то другому? — Он не хотел признавать, что у нее смущенный вид. Фальшивая скромность. Все, все в ней ложь!
— Томас… Он должен был догадаться. Когда он втаскивал меня в лодку, то должен…
— Черт возьми! Томас! Это я нырнул за тобой. И Крау — на взмах весла позади меня! Мы вдвоем подняли тебя на борт. И я держал тебя на руках, пока мы не добрались до берега! Я один уложил тебя в постель и снял с тебя мокрую одежду, и я, проклятие, заставил себя не смотреть на то, что увидел!
— Вы уверены? Я ничего не помню, кроме того, что меня ужасно тошнило и кружилась голова. — Она ухватилась за последний виток ветхой ткани вокруг груди, и Гедеон заставил себя не смотреть.
К несчастью, к этому времени его терпение почти совсем иссякло. Голод, так беспощадно томивший его с тех пор, как он увидел ее в пруду, взял свое.
— Не сомневаюсь, что ты хотела бы все забыть. Всегда неприятно вспоминать о падении.
Гедеон не стал проклинать бренди, которое сам же заставил ее выпить. Раскаиваться поздновато.
— А сейчас давай раздевайся, хватит болтать! Дай-ка мне посмотреть, есть ли у тебя на животе родинка в форме сердечка, или это глаза меня подвели.
Прю замерла.
— Гедеон, не делайте этого! Нет смысла заходить так далеко. Вы уже натешились вволю. Будьте вы прокляты! Оставьте в покое мои штаны.
Но его рука уже добралась до одной из двух пуговиц, на которых держался гульфик, закрывающий совершенно плоское место.
— Но послушай, Хэскелл, душа моя, вот здесь ты ошибаешься. Я вовсе не тешился. Перестань дуться. Тебе нечего прятать, потому что у тебя нет ничего такого, чего бы я уже не видел. Уверяю тебя. Ты немножко костлявей, чем другие женщины, а в остальном такая же, как и все прочие. Не забывай, что ты уже стоила мне упущенного ночного удовольствия. Друсилла — соблазнительный кусочек, и она очень бы желала провести со мной ночь.
С удивительной силой Прюденс, согнувшись для защиты, вырвала запястья из руки Гедеона. Его хватка ослабла, когда он начал расстегивать ее штаны.
— Будь проклята ваша черная, гнусная душа! Если вы хоть пальцем меня тронете, я перережу вашу несчастную глотку!
— Своим острым язычком? Замечательное оружие, моя маленькая любовь, — насмешливо проговорил Гедеон. — Но могу тебе сказать, меня нелегко убить. Мужчины, посильней тебя, пытались, и у них ничего не вышло. Теперь иди сюда и дай мне показать на практике то, о чем я рассуждал, когда мы первый раз вместе купались.
— Сначала я увижу вас повешенным и четвертованным, — поклялась Прю. Но в ее словах не хватало убежденности. Вспомнились шрамы на его красивом теле, и представление о нем, страдающем от смертельной раны, вызвало в ней неуместную слабость.
— Иди сюда, дорогая. — Он шагнул к ней, заставив ее отшатнуться.
— Не называйте меня так! — зашипела она. — Я не ваша дорогая. И мы оба это знаем.
— Нет? Тогда кем же ты хочешь быть? — Он подошел на шаг ближе.
— Я никем не хочу быть, подите прочь! — Ноги ее уперлись в край кровати.
— Ты хотела быть мужчиной, — возразил он, перехватывая ее, когда она начала отступать к столу, на котором среди других вещей стоял аккуратно закрепленный на шарнирах и тщательно закупоренный пузырек с чернилами.
— Я ни разу не говорила вам, что я мужчина. Не моя вина, что вы по ошибке приняли меня за парня. Я просто примирилась с вашим мнением и не стала спорить.
Гедеон вытаращил глаза, услышав ее возмутительное заявление. Или она и вправду святая простота, или дразнит его. Зная Хэскелл, можно быть уверенным в последнем. Его взгляд упал на потрепанные штаны, которые он выдал ей, когда она первый раз пришла к нему. Вряд ли и тогда они были новыми, но сейчас штаны совершенно потеряли форму и имели ужасный вид. Вдобавок не хватало трех пуговиц, и штаны висели на бедрах, обнажая полоску невероятно белой тонкой талии.
Нежно-округлые плечи были обнажены, но на груди все еще держалась полоска ветхой ткани. Эта женщина обладала властью над ним, и ему приходилось бороться, защищая себя. Потому что помоги ему Бог, если она раскроет эту тайну!..
Он намеренно начал преследовать ее по всему периметру маленькой каюты. Еще один поцелуй — это все, что он получил. Но он был чертовски уверен, что заставит ее трястись от страха, прежде чем отпустит!
Запыхавшаяся Прюденс с трудом перевела дух. Сердце колотилось, кружилась голова. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее, и он поцеловал. Судя по его виду, он собирался сделать это снова. Она должна лучше закрепиться в его сердце, памятуя о будущем, не то, похоже, поцелуи — это все, что она получит от него.
С мимолетным сожалением подумав о шелковом платье, рюшах на нижней юбке и вышитых рубашках, в которых она представляла себя в ночь, когда станет женщиной, Прю пригладила волосы, облизала губы, поморщилась и, вскинув голову, посмотрела на него. Каким-то образом надо заставить его забыть о том, как она выглядит внешне, и видеть только то, какая она в глубине.
Каким-то образом это должно быть сделано.
— Хэскелл, что ты стряпаешь в своем хитром маленьком котелке?
Она округлила глаза и моргнула.
— Я… Что вы сказали?
— Первый раз я увидел у тебя это особенное выражение, когда ты выиграла три доли у Бена и две у Томаса. В следующий раз я увидел его, когда ты добилась своего и заняла место гарпунера у Тоби. Куда сейчас ты закидываешь удочку?
— У меня нет никакого особенного выражения, и я вовсе не закидываю удочку!
— Нет? — Его простодушная улыбка была слишком искусственной, чтобы поверить ей.
— Но если вы так думаете, скажите, что…
— …что я собираюсь сделать?
Она почувствовала, как вся залилась краской, и только молилась, чтобы он ничего не заметил под загаром и при тусклом свете.
— Гедеон…
— А куда пропали «капитан и сэр»? — Голос опасно глубокий и мягкий, как зыбучий песок.
Ее пальцы обхватили пузырек с чернилами. Наверное, только для того, чтобы он схватил ее за запястье и заставил выпустить пузырек. Другой рукой он поднял ей подбородок. Зубы его сверкнули в дьявольской улыбке, а она крепче сжала губы, защищаясь от вторжения. Конечно, он сильнее ее, но у нее есть собственное оружие.
Беда только в том, что в его поцелуе не чувствовалось никакого насилия. Поцелуй был соблазняющий, чистый и простой. Но Прю продолжала сопротивляться в уже проигранной битве с собственным сердцем. Не лучше ли без хныканья подчиниться?
Он положил ее на спину на широкую кровать и сам полулег сверху, но осторожно, щадя ее. Потом начал нежнейшими движениями лизать линию между губами, исследуя поверхность ее маленьких белых зубок. Когда Прю почувствовала на груди его руку, у нее перехватило дыхание, а рот покорно раскрылся. И тогда начался танец, такой искусный и такой сдержанный, что у нее голова пошла кругом.
И очень скоро она опьянела от вкуса его языка, ласкавшего ее язык, от жара его слюны, от атласных губ, таких твердых и в то же время таких нежных и соблазняющих.
— О, блаженство! — выдохнула она, когда он оторвался от ее лица и впился в него потемневшими от страсти глазами.
— Блаженство? — хрипло повторил он. — Надеюсь, что так, моя дорогая малышка. Мне было бы неприятно думать, что без практики я полностью потерял свое мастерство.
Они оба, тяжело дыша, смотрели друг другу в глаза. И вдруг, к удивлению Прю, он отодвинулся.
— Гедеон? — прошептала она, когда он поднялся и сел рядом с ней. Прю озадаченно глядела на его спину, его могучие плечи, будучи уверена, что он потрясен поцелуями не меньше, чем она.
