событиях, случившихся шесть долгих лет назад. Целых шесть лет! Даже стыдно, что столь давняя история еще вспоминается, мало того, гнетет ее с такой силой, особенно в те периоды, когда свободное время тяжким бременем падает на плечи и работа не держит мысли в узде.
В классе появились две новенькие. Виктория – эта, похоже, за пару часов уже вполне освоилась, тем более что некоторые из детей ей были знакомы и раньше, и Клэр – миниатюрная, темноволосая, с личиком слишком серьезным для ребенка всего лишь пяти лет.
Кэтрин представила их всему классу – там были только девочки – и еще раз внимательно взглянула на темноволосую Клэр. Нужно будет взять этого ребенка под свое крылышко. Среди своих маленьких подопечных она мгновенно вычисляла тех, кому понадобится больше внимания, чем другим. Они были, как правило, самыми тихими – и, если предоставить их самим себе, тут же спрячутся в раковину природной застенчивости.
Эта малышка, думала Кэтрин, уж слишком серьезная, встревоженная, тихая и совершенно выбита из колеи тем фактом, что родной ее язык – французский, и поэтому большая часть веселого щебетанья остальных ей непонятна.
Хорошо еще, что девочка пришла в самом начале программного курса, лишь чуть-чуть отстав от остальных, которые в основной своей массе только недавно освоили азы чтения. Она улыбнулась, машинально поправила пучок на затылке и начала урок.
– Что тебе о ней известно? – спустя неделю спросила Кэтрин в учительской у заведующей приготовительными классами Джейн Рей.
Джейн Рей была живой, небольшого роста женщиной с коротко подстриженными темными волосами и пронзительными черными глазками под стеклами очков. Кэтрин всегда было легко общаться с ней. И ей, и остальным учителям очень нравилось, что им давали полную свободу в работе, позволяя применять любые, даже самые невероятные методы обучения, которые они сами считали наилучшими.
– Не так уж и много, – призналась Джейн. – Она пришла к нам в день открытых дверей на Пасху и ужасно хотела попасть именно в эту школу, не знаю уж, по каким причинам. Я не смогла получить мало- мальски определенной информации о ее семье. Клэр привела молодая женщина – полагаю, ее няня из Франции, которая либо не говорит по-английски, либо – что более вероятно – тщательно скрывает, что все-таки говорит. Девочка до сих пор жила во Франции, где-то недалеко от Парижа, как я поняла. А что?
Кэтрин, нахмурившись, пожала плечами.
– У нее такой вид, как будто она на своих плечиках несет всю тяжесть мира.
– Тебе не стоит так уж беспокоиться по этому поводу, – рассмеялась Джейн, но вдумчивый взгляд ее темных глаз задержался на лице Кэтрин. – Дети привыкают к незнакомой обстановке куда легче, чем думают взрослые. Уже к концу следующей недели Клэр Лодетт начнет у нас осваиваться. Даже языковой барьер ей не помешает. Ты же видела, как общаются дети. В таком возрасте общение – это же сплошные жесты и гримасы! – Обе рассмеялись, а потом Джейн уже серьезно продолжала: – Гораздо хуже, что вечером, когда ты уйдешь из школы, ты унесешь свои тревоги о Клэр с собой, а этого ты делать не должна.
– Ничего подобного! – запротестовала Кэтрин. – Я не стану!
– Скажу тебе начистоту, Кэтрин. Иногда я за тебя волнуюсь.
Наступило короткое молчание. Кэтрин пугало, когда кто-то хотел поговорить с ней начистоту. Она знала, какой видят ее жизнь окружающие.
Спокойной, однообразной, наполненной любимой работой – но без изюминки.
– Ты недовольна моей работой? – Кэтрин сделала вид, что не поняла Джейн.
Та отрицательно покачала головой.
– Конечно же, нет! Мы были в восторге, когда ты снова появилась здесь после шестимесячного отсутствия. Ты превосходный учитель. Ты умеешь поощрять детей, заинтересовывать их учебой – нет, тут мне не в чем тебя упрекнуть. – Она вздохнула. – Ты же понимаешь, о чем я, верно?
– Я счастлива. – Кэтрин опустила глаза на свои руки.
Да, счастлива, повторила она про себя. У меня есть крыша над головой, работа, которая мне нравится, друзья – чего еще желать? Изредка, в минуты оптимизма, она даже пыталась убедить себя, что со временем ей удастся забыть и тот кошмарный случай. Не может же он преследовать ее до конца дней?
Ей нужно быть благодарной за подаренную ей вторую жизнь. Она еще не забыла свои страдания, когда отсчитывала каждый отпущенный ей день, не забыла и то, как от головокружительной эйфории у нее подкосились ноги, когда, вернувшись много лет назад в свой домик, она обнаружила на коврике под дверью то письмо среди рекламных листков и просроченных счетов. Письмо, в котором ее вежливо информировали о происшедшей путанице, учтиво извинялись за допущенную ошибку и радостно уведомляли, что она вполне здорова. Слишком поздно, говорила она себе, но я, конечно же, счастлива, я благодарна и счастлива. Годы шли, а она все продолжала твердить себе эти слова.
– Я, наверное, немножко позанимаюсь с малышкой Клэр дополнительно. Так, пять-десять минут после занятий. Ее забирают не раньше четырех.
– Не сомневаюсь, ей это очень поможет, – с покорным вздохом ответила Джейн, – но все равно ты не должна забывать, что тебе надо жить и своей жизнью.
А есть она у меня? – хотелось спросить Кэтрин. Жизнь, думала она, настоящая жизнь – это что-то особенное, влекущее за собой радость и отчаяние, надежды и мечты, взлеты и падения – все, что и придает земному бытию притягательность.
А ее жизнь, когда она о ней размышляла, представлялась ей гладкой, непотревоженной, зеркальной поверхностью пруда. Кэтрин довольствовалась ею, но Джейн говорила не о том.
– Не забуду, – послушно ответила она, и на этом разговор закончился.
Она стала асом в увиливании от расспросов о своей личной жизни. Она ходила в кино, ужинала иногда в кафе с немногочисленными друзьями, очень много читала, заваливала себя работой, но свои чувства и переживания держала при себе.
