Молчание становилось тягостным.
Саймон быстро проглотил хлеб.
— Я думаю, да, Бинабик, — сказал он поспешно. — А нам далеко ехать?
Бинабик жизнерадостно улыбнулся, как будто не было ничего естественнее молчания риммера:
— Мы поедем так далеко, как будем желать.
— А мы знаем, куда направляемся?
— Частью, друг Саймон, — Бинабик вытащил из костра тонкий прутик и принялся чертить на сырой земле. — Здесь находится Наглимунд, — сказал он, рисуя грубый кружок. Потом он провел зубчатую линию от правого края круга наверх. — Это Вальдхельм. Этот крестик — нахождение нас здесь, — он сделал отметку недалеко от круга. Потом быстро очертил большой овал у дальнего конца гор, несколько меньших колец, разбросанных у его края, и нечто, что казалось новой линией холмов далеко позади.
— Итак, — сказал он, опустившись на корточки возле исчерченного куска земли, — уже очень скоро мы будем подходить к этому озеру, — он указал на большой овал, — которое именовывают Дрорсхоллх.
Слудиг, явно против своего желания, наклонился вперед, чтобы посмотреть, и выпрямился.
— Дроршульвен — Озеро Молота Дрора. — Он нахмурился и еще раз наклонился вперед, ткнув пальцем в западный край озера. — Здесь Вественби — земли одного изменника. Сторфота. Хотелось бы мне пройти через нее ночью. — Он вытер хлебные крошки со своего кинжала и поднял его, ловя слабый отблеск огня.
— Но, тем не менее, мы не будем идти туда, — твердо сказал Бинабик, — и твое отмщение должно ожидать. Мы идем мимо Рульнира к Хетстеду, около которого местополагается аббатство святого Скенди, а потом, с большой вероятностью, вверх, через северную равнину к горам. И никаких остановок до этого для перерезывания глоток. — Он ткнул прутиком в ряд закругленных фигур за озером.
— Это потому, что вы, тролли, не понимаете долга чести, — с горечью сказал Слудиг, бросив на Бинабика хмурый взгляд из-под белобрысых бровей.
— Слудиг, — умоляюще простонал Саймон, но Бинабик не стал отвечать на колкость риммера.
— У нас имеется задача, которую мы имеем должность выполнять, — сказал он спокойно. — Изгримнур, твой герцог, тоже хочет этого, и его желание невыполнимо путем перерезания глоток глубокой ночью. И отсутствие чести у тролля здесь не играет роли, Слудиг.
Риммер долго пристально смотрел на Бинабика, потом тряхнул головой.
— Ты прав. — К удивлению Саймона, угрюмость исчезла из его голоса. — Я зол, и мои слова были необдуманными. — Он встал и пошел туда, где Гримрик и Хейстен снова навьючивали лошадей. Направляясь к ним, он несколько раз передернул плечами, как будто стряхивая с них что-то. Саймон и тролль провожали его взглядами.
— Он извинился, — сказал Саймон.
— Все риммеры не такие, как этот фанатик Айнскалдир, — ответил его друг. — Но также все тролли тоже не есть Бинабик.
Это был очень длинный дневной переход вдоль края гор под прикрытием деревьев. Когда они наконец сделали остановку для вечерней трапезы, Саймон в полной мере осознал справедливость предупреждения Хейстена: хотя лошади шли медленно и путь их лежал по мягкому грунту, его ноги болели так, словно он провел весь день на каком-то ужасном орудии пыток. Хейстен не без улыбки объяснил ему, что ночью все тело одеревенеет, а утром будет еще хуже; после этого замечания стражник предложил ему как следует глотнуть из винного меха. Когда Саймон в конце концов свернулся клубком между горбатых, обросших мхом корней почти лишенного листьев дуба, он чувствовал себя немного лучше, хотя от выпитого вина ему слышались в шуме ветра грустные голоса, тянувшие странные песни.
Проснувшись утром, он обнаружил, что все, о чем говорил Хейстен, подтвердилось в десятикратном размере, а с неба, кружась, падает снег, покрывая одинокий Вальдхельм, холмы и путников белым пуховым покрывалом. Но даже дрожа в слабом солнечном свете этого странного ювена, он все еще слышал голоса ветра, и речь их была понятна ему. Они издевались над календарями и смеялись над путниками, которые осмелились войти по своей воле в белое царство новой зимы.
Принцесса Мириамель не сводила полных ужаса глаз с открывшейся картины. То, что еще утром казалось разгулом ярких красок и черного дыма, теперь во всей своей неприглядности предстало перед нею и Кадрахом, застывшим на склоне горы, возвышавшейся над Иннискриком. Это был гобелен смерти, сотканный из плоти, металла и исковерканной земли.
— Милостивая Элисия, — задохнулась она, осаживая испуганную лошадь. — Что здесь произошло? Неужели это дело рук моего отца?
Маленький круглый человек прищурился. Губы его шевелились в том, что принцесса приняла за безмолвную молитву.
— Большая часть мертвых — эрнистирийцы, моя леди, — сказал он наконец. — А остальные, как я думаю, риммеры, — он нахмурился, когда вспугнутые вороны все разом взмыли вверх, словно выводок мух, покружились и снова опустились на землю. — Похоже, что битва или только ее заключительная часть отодвинулась на запад.
Глаза Мириамели наполнились слезами, она подняла руку, чтобы смахнуть их.
— Уцелевшие, наверное, ушли к Эрнисадарку, к Тайгу. Что же случилось? Неужели же все обезумели?
— Все уже были безумны, моя леди, — сказал Кадрах со странной грустной улыбкой. — Дело просто в том, что времена обнаружили это в них.
Первые полтора дня они ехали очень быстро и гнали лошадей леди Воршевы, насколько у них хватало дыхания. Потом они пересекли реку Гринвуд у ее верхней развилки, примерно в двадцати пяти лигах к юго-западу от Наглимунда, и замедлили шаг, давая лошадям отдохнуть на случай, если им снова придется спешить.
Мириамель хорошо ездила, в мужском стиле, соответствовавшем одежде, которую она носила теперь. Это были те самые камзол и штаны, в которых она бежала из Хейхолта. Ее остриженные волосы снова были выкрашены в черный цвет; впрочем, они были почти не видны под дорожным капюшоном, защищавшим от холода и скрывавшим ее лицо. Брат Кадрах в грязной серой одежде путешественника привлекал внимание не более, чем принцесса. Да и в любом случае на речной дороге было немного других путников в такое ненастье и в такие опасные времена. Принцесса начинала чувствовать уверенность, что ее побег благополучно удался.
С середины вчерашнего дня они ехали по торговой дороге над широкой вздувшейся рекой. В ушах у них звучали трубы, пронзительные медные голоса которых перекрывали даже стоны тяжелого от дождя ветра. Сначала это пугало, вызывая видение мстительного отряда ее отца или дяди, мчавшегося за ними по пятам, но скоро стало ясно, что они с Кадрахом подходят к источнику шума, а не удаляются от него. А этим утром они увидели первые знаки близкой битвы: одинокие столбы черного дыма на чистом небе.
— Разве мы ничего не можем сделать? — спросила Мириамель, спешившись и встав рядом со своей испуганно фыркающей лошадью. Но если не считать тут и там прыгающих птиц, сцена внизу была так же неподвижна, как если бы она была вырезана из серого и красного камня.
— А что мы могли бы сделать, моя леди? — спросил Кадрах, все еще сидя в седле, и сделал глоток из бурдюка с вином.
