я служу ему с тех пор, как у меня хватило силы держать в руках меч. Кажется, он решил доказать, что Гвитин был неправ, когда назвал его нерешительным. Что ж, если мы не можем его остановить, надо сделать все возможное, чтобы его защитить. Герольд короля сказал: не больше двух телохранителей?
— И столько же у короля.
Деорнот задумчиво кивнул.
— Если эта моя рука, — он показал на перевязь из белой ткани, — сможет двигаться послезавтра, никакая сила на небе и на земле не удержит меня от того, чтобы быть одним из этих двух.
— А я буду другим, — сказал Изорн.
— Мне кажется, тебе лучше оставаться за стенами с двумя десятками всадников. Давай поговорим с лордом-констеблем Идгремом. Если будет засада, если заметят, что хоть воробей вылетит из лагеря к этому шатру, — вы будете там за несколько мгновений.
Изорн кивнул.
— Хорошо. Может быть, нам стоит еще поговорить с мудрецом Ярнауга? Пусть он даст Джошуа какие-нибудь чары.
— В чем он действительно нуждается, и мне больно говорить об этом, — так это в заклятье, которое защитило бы его от собственной неосторожности. — Деорнот перешагнул через большую лужу. — Как бы то ни было, никакие чары не защитят от удара кинжалом в спину.
Губы Ллута постоянно безмолвно двигались, как будто он непрерывно что-то объяснял. Его непрестанное бормотание стало безмолвным накануне, и Мегвин проклинала себя за то, что не записала его последних слов, но тогда она надеялась, что он снова обретет голос, как это бывало уже много раз с тех пор, как его ранили. Теперь она понимала, что этого уже не будет.
Глаза короля были закрыты, но на восковом лице постоянно сменялись выражения страха и скорби. Касаясь его горящего лба, глядя на то, как напрягаются губы, силясь что-то сказать, она все время чувствовала, что должна заплакать, что когда непролившиеся слезы переполнят ее, они хлынут наружу прямо через кожу. Но Мегвин не плакала с той самой ночи, когда ее отец повел войско на Иннискрик — даже тогда, когда его принесли к ней на носилках, обезумевшего от нестерпимой боли, замотанного ярдами потемневшей от крови ткани. Если она не плакала тогда, то теперь уж никогда не заплачет. Слезы нужны детям и идиотам.
Чья-то рука коснулась ее плеча.
— Мегвин, принцесса. — Это был Эолер. Его умное лицо было сложено в горестную маску так же тщательно, как складывают на зиму летнюю одежду. — Мне нужно поговорить с вами, но не здесь.
— Уйдите, граф, — сказала она, оглядываясь на грубую постель из палок и соломы. — Мой отец умирает.
— Я разделяю ваше горе, леди. — Его прикосновение стало тяжелее, как ласка животного, слепо тыкающегося носом в темноте. — Разделяю, поверьте. Но живые должны жить, поймите, а ваши люди нуждаются в вашей помощи. — Как бы почувствовав, что его слова слишком холодны и горды, он быстро и нежно сжал ее руку и сразу отпустил. — Пожалуйста. Ллут уб-Лутин не хотел бы, чтобы это было как-нибудь иначе.
Мегвин подавила горестные возражения. Он был прав, как всегда. Она встала. Колени, так долго упиравшиеся в каменный пол пещеры, теперь ныли. Принцесса молча последовала за ним мимо мачехи Инавен, которая сидела в ногах постели короля, глядя на коптящий факел на стене.
Только посмотреть на нас, удивленно подумала Мегвин. Эрнистири понадобились тысячи лет, чтобы выползти из пещер на солнце, — она склонила голову, чтобы пройти под низкими сводами очередного перехода, щуря глаза от едкого дыма факелов. Но один только месяц сумел загнать нас обратно. Мы превращаемся в животных. Боги отвернулись от нас.
Она снова подняла голову, вслед за Эолером выходя на солнечный свет. Шум дневного лагеря оглушил ее: дети, играющие на глинистой земле под бдительным присмотром, придворные дамы — многие в лохмотьях, оставшихся от их парадной одежды, — приготовляющие белок и зайцев для котла с похлебкой и мелющие зерно на плоских камнях. Деревья, тесно окружившие каменный пятачок на склоне горы, нехотя кланялись ветру.
Мужчин почти не было; те, кто не погиб у Иннискрика и не залечивал раны в сотах пещер, были на охоте или стояли на страже нижних склонов, чтобы пресечь любые попытки Скали окончательно сокрушить сопротивление гордого Эрнистира.
Все, что у нас осталось, это воспоминания, подумала она, глядя на свою изорванную, грязную юбку, м потаенные пещеры Грианспога. Мы загнаны, как лисица в нору. Когда Элиас, охотник, явится, чтобы забрать добычу у пса Скали, с нами будет покончено.
— Чего вы хотите от меня, граф Эолер? — спросила она.
— Это не я хочу, Мегвин, — сказал он, тряхнув головой. — Это Скали. Часовые сообщают, что все утро он стоял у подножия Моир Браха, призывая вашего отца.
— Пусть свинья визжит. — Мегвин нахмурилась: — Почему никто из мужчин не воткнул стрелу в его грязную шкуру?
— Стреле не долететь до него, принцесса. И с ним полсотни людей. Боюсь, что мы должны спуститься и выслушать его — из укрытия, конечно, невидимые.
— Конечно, — презрительно сказала она. — А почему нас должно заботить, что там говорит Скали Острый Нос? Не сомневаюсь, он снова предлагает нам сдаться.
— Возможно. — Граф Эолер задумчиво опустил глаза, и Мегвин внезапно стало жаль, что он должен терпеть ее недоброжелательство. — Но я думаю, и что-то еще, леди.
— Хорошо, — сказала она. Мегвин хотелось уйти от постели умирающего Ллута, и она ненавидела себя за это желание. — Позвольте мне только надеть туфли, и я пойду с вами.
Почти час понадобился им, чтобы спуститься по заросшему лесом склону. Земля была мокрой и раскисшей, воздух холодным. Мегвин шла по оврагу вслед за Эолером, и за ней тянулись облачка дыхания. Серый холод выгнал из Циркколя птиц, а может быть лишил их голоса. Ни один звук не сопровождал их в пути, кроме смутного бормотания шелестящих веток.
Мегвин смотрела на стройную фигуру графа Над Муллаха, который легко пробирался через густой подлесок, двигаясь с грацией и безмятежностью ребенка, и снова была полна глупой и безнадежной любви к нему. Это чувство казалось ей, длинноногой, неуклюжей дочери умирающего человека, таким нелепым, что перешло во что-то вроде злобы. Когда Эолер повернулся, чтобы помочь ей перейти через выступающий валун, она нахмурилась возмущенно, как будто он предложил ей не руку, а оскорбление.
Люди, столпившиеся под прикрытием маленькой рощи, из которой был виден длинный хребет, именуемый Моир Брах, были ошеломлены появлением Мегвин и Эолера, но быстро опустили вскинутые луки и знаками показали вновь прибывшим подойти к ним. Глядя вниз на каменный палец, благодаря которому хребет получил свое название, сквозь заросли папоротника, она увидела толпу маленьких как муравьи фигурок, на расстоянии примерно полумили от их укрытия.
— Он только что заткнулся, — прошептал один из часовых, почти мальчик, с расширенными от возбуждения глазами. — Он сейчас опять начнет, принцесса, вот увидите!
Как бы в подтверждение его слов, одна из фигурок отделилась от толпы людей в шлемах и капюшонах, окружавших повозку и упряжку лошадей. Фигурка поднесла руки ко рту и стояла так, повернувшись слегка к северу от укрытия эрнистирийцев.
— ..последний раз… — его голос едва доносился к ним, приглушенный расстоянием. — Я предлагаю вам… заложники… вернуть за…
